Те не заставили себя упрашивать. Ринулись грабить и жечь усадьбы, истреблять поляков. Австрийская администрация выплачивала им деньги за пленных, раненых, убитых мятежников. Но за убитых сумма была самой большой, так что пленными крестьяне себя не утруждали. И не особо разбирались, мятежник или нет. Приканчивали поляков всех подряд, отрезали головы и приносили для получения награды. За несколько дней, по разным оценкам, перебили от 1200 до 3000 человек, и окончательно подавить повстанцев, ошалевших от ужаса, уже не составило труда.

Но и Николай Павлович не преминул воспользоваться этими событиями для следующего шага к освобождению крестьян. После того, как австрийцы упразднили крепостное право в Галиции, Паскевич по указанию царя ввел в российской части Польши «инвентарии», жестко регламентирующие положение крестьян. Хозяев лишили права уменьшать их наделы, увеличивать повинности и оброки. В 1847 г. государь ввел аналогичные «Правила по управлениям имениями» в Киевском генерал-губернаторстве, на Правобережной Украине. Намеревался и дальше распространять эти меры на всю Россию. Следующий шаг он сделал 28 декабря 1852 г., были приняты «Инвентарные правила для управления помещичьими имениями в северо-западных и белорусских губерниях». Но ввести их уже не успели – помешала война.

Казалось, что она готова разразиться и раньше. Польское восстание 1846 г. оказалось лишь прологом (или фальстартом) более крупных потрясений. Прусский король Фридрих-Вильгельм IV открыто заговорил о конституции, и Николай комментировал: «Братец мой шалит» [102]. А шалости «братца» дошли до того, что в 1847 г. он созвал ландтаг (парламент), провозгласил программу либеральных реформ. Государь писал Паскевичу: «Итак вот, чего мы опасались, сбылось! Пруссия из наших рядов выбыла, и ежели еще не перешла в ряды врагов, то почти наверно полагать можно, что через малое время и вопреки воле короля станет явно против нас… Нас было трое, теперь мы много что двое» [103]. Впрочем, проекты прусского короля только раззадорили парламентариев! От них посыпались такие предложения, что сам Фридрих-Вильгельм перепугался, предпочел распустить ландтаг.

А между тем, 1846–1847 гг. выдались тяжелыми для всей Европы. Вспышки холеры, кризисы, неурожай. В западных странах погиб картофель, пораженный фитофторой. Особенно пострадала Ирландия. Картофель там был основной культурой, начался голод. Крестьяне в Ирландии были свободными, арендовали землю. Но не могли уплатить аренду, и их стали выгонять. Для части крупных землевладельцев это стало лишь хорошим предлогом: они как раз стали переориентировать землю на более выгодное использование, под пастбища. Результат – около миллиона крестьян вымерло. Столько же эмигрировало, растекаясь по всему миру. Вот и спрашивается – могло ли такое быть в «крепостнической» России? Забили бы тревогу помещики, царь включил бы механизмы правительственной помощи. Но трагедия разыгралась в «передовой» Великобритании, бездушие властей и лендлордов никаких возмущений не вызвало.

А во Франции неурожай дополнился экономическим кризисом. 700 тыс. человек остались без работы, цены на продукты подскочили вдвое. Российский канцлер Нессельроде и министерство финансов убедили царя, что эту страну надо спасать. Выделили правительству Франции огромный заем, 50 млн. франков, чтобы оно закупило русский хлеб. Но этот благородный шаг оказался с политической точки зрения ненужным, а с финансовой – пустым выбросом денег. В Париже кризисом воспользовалась оппозиция всех мастей, от либералов до коммунистов. Раздувала возмущение «коррупцией» в правительстве, а для преодоления таких явлений требовала расширения избирательных прав (напомним, во Франции ими пользовалась лишь богатая верхушка, 250 тыс. чел.).

С осени 1847 г. оппозиция начала кампанию «банкетов». Как бы частных мероприятий, на которые не требовалось испрашивать разрешения. Но застольями маскировались политические митинги, с «тостами» выступали ораторы. А когда власти запретили очередной банкет, угрожая разгоном, этим воспользовались агитаторы, возбуждая народ. 22 февраля 1848 г. к месту банкета на Елисейских полях стали стекаться студенты, рабочие. Толпы двинулись по улицам, пели «Марсельезу», ворвались в Бурбонский дворец, где заседал парламент. Ночью стали громить оружейные магазины и строить баррикады. Король Луи Филипп ввел в город войска, но подавлять ими беспорядки побоялся – как бы не вызвать общее восстание. Усмирить волнения приказал Национальной гвардии (городскому ополчению). Но она стала переходить на сторону мятежников.

Тогда король демонстративно пошел на уступки, отправил в отставку правительство, ввел в него лидеров оппозиции. Согласился на избирательную реформу. Казалось, обстановка разрядилась. Люди кричали о «победе», устраивали торжествующие шествия с песнями. Но в толпах действовали провокаторы крайних радикалов. Начали натравливать «победителей» на войска, чтобы разоружать их. Где-то это сходило с рук, ничего не понимающие и деморализованные солдаты отдавали ружья. Но на бульваре Капуцнок провокация удалась. Произошла стрельба, 16 человек было убито, больше 30 ранено. Подстрекатели нашли повозку, положили на нее тело девушки и еще несколько «эффектных» трупов. Стали возить по городу, кричали: «Король приказал нас убивать!» Тут же был вброшен и новый лозунг: «Да здравствует республика!»

Париж взорвался, бушующие толпы крушили все подряд, поджигали казармы. Разнесли дворец и сожгли трон. Луи Филипп подписал отречение в пользу своего 9–летнего внука при регентстве его матери и сбежал. Герцогиня Орлеанская, мать нового короля, примчалась с ребенком в парламент, депутаты встретили их стоя, намеревались признать мальчика монархом. Но и в парламент нахлынула буйная толпа. Большинство депутатов разбежалось, остались только левые радикалы. Вместе с набившимися в парламент людьми провозгласили республику. Список Временного правительства заговорщики составили заранее. Было введено всеобщее избирательное право (для всех мужчин, достигших 21 года). Назначили выборы в Учредительное собрание. В ходе революции погибло 350 человек, более 500 было ранено.

В Петербурге об этом узнали, когда в России праздновали Масленицу. Сперва о волнениях, об отставке правительства. А во время праздничного бала у наследника Николай Павлович появился озабоченный. Сообщил, что Луи Филипп отрекся, во Франции провозглашена республика. Царь с канцлером Нессельроде ушел совещаться во внутренние покои, бал скомкался. Встречаются упоминания, будто Николай хотел подавить революцию. Но они основаны на недостоверных слухах. Командирам гвардейских полков государь сразу же объявил: он «дает слово, что за этих бездельников французов не будет пролито ни капли русской крови» [104].

Опасались другого. Что французы загорятся распространять «свободу» штыками, полезут на Германию. В таком случае предполагалось помочь союзным монархиям. Поэтому было решено ничего не предпринимать ни против Франции, ни против других государств, пока их революции остаются внутренними делами. Но быть готовыми, если разразится война. Для этого Николай Павлович повелел весной выдвинуть крупные силы к западным границам. Паскевич был настроен решительно. Заявлял: «К весне мы можем выставить 370.000 войска и с ним пойдем и раздавим всю Европу». Но вскоре и он переменил тон, заговорил только об охране российских владений. Да и царю пришлось оценивать европейский расклад совершенно иначе.