Потому что Францией революция не ограничилась. Забурлило в Южной Италии, и в королевстве Обеих Сицилий была провозглашена конституционная монархия. В Риме сам папа Пий IX взялся за либеральные реформы, ввел конституцию. Митинги и сходки разлились по Германии. В Бадене, Гессен-Дармштадте, Вюртемберге, Баварии, Саксонии «общественность» требовали «свобод». А монархи всюду шли на уступки, отправляли в отставки правительства, приводя к власти либералов.

Одним из главных лозунгов революционеров стало объединить Германию – и устроить по их принципам. Во Франкфурте-на-Майне съехались представители разных немецких государств, создали общегерманский парламент. Он начал разрабатывать общегерманскую либеральную конституцию. А в Дании умер король Кристиан VIII. Его сын и наследник Фредерик VII в полной мере разделял «передовые» взгляды. Сразу издал конституцию. Но датскому королю принадлежали герцогства Шлезвиг и Гольштейн. Они вдруг объявили, что желают быть не в составе Дании, а объединенной Германии. Отделились, создали свое правительство, формировали войска. Началась война.

В Австрийской империи выступления оппозиции потрясали Венгрию, Чехию. Восстания против австрийцев вспыхнули в Милане, Венеции, их войска отступили из Ломбардии, Пармы, Модены. Сардинское королевство объявило Австрии войну. В Вене 13 марта открывалась сессия ландтага. Перед ним собрались массы студентов, рабочих и прочей публики, требуя отставки Меттерниха и реформ. Так же, как в Париже, провокаторы устроили столкновение с войсками. И результат был тот же – Вена восстала, толпы захватили арсенал, растащив оружие, строили баррикады. Недееспособный император Фердинанд капитулировал. Снял Меттерниха, отменил цензуру, узаконил вооруженные формирования революционеров под видом национальной гвардии и студенческого легиона. Но и этого показалось мало, толпы осадили дворец. 15 марта Фердинанд провозгласил созыв конституционного собрания для выработки конституции.

В Пруссии французский сценарий четко повторился. В Берлине покатились банкеты, превращаясь митинги. 13 марта возбужденный народ возвращался с такого сборища, и подстрекатели спровоцировали стычку с солдатами. Город забушевал. Король Фридрих Вильгельм IV скис. Объявил о созыве парламента, упразднил цензуру. 18 марта множество людей собралось ко дворцу выразить ему благодарность за уступки. Но опять нашлись провокаторы. Прозвучали два выстрела, неизвестно чьих, и никто не пострадал. Но народ в панике побежал, началась давка. А по Берлину уже распространили слухи о кровавой расправе, сотнях жертв. Поднялись рабочие и студенческие отряды, возводили баррикады. Начались уличные бои, погибло 270 человек.

Король совсем пал духом и приказал войскам покинуть Берлин. Объявил амнистию всем политическим заключенным. В столице вместо армии для охраны порядка создавались военизированные городские дружины. Фридрих Вильгельм сам на коне проскакал через город, кричал: «Отныне начинается для немецкого народа новая славная история!» – и скакал не с прусским, а с «революционным» общегерманским флагом. Впрочем, королю захотелось и самому половить рыбку в революционной мути. В это время Франкфуртский парламент решил принять отпавшие от Дании Шлезвиг и Гольштейн в состав «Общегерманского союза». На помощь сепаратистам выступили саксонские и ганноверские воинские части. Фридрих Вильгельм тоже послал свою дивизию – радикалам всей Германии это очень понравилось.

Николай I с болью отслеживал эти потрясения. Меттерниху написал сочувственное личное письмо. Размышлял о Пруссии: «Была ли эта страна несчастлива? Была ли она бедна, недовольна? Промышленность, искусства, науки находились ли в бедственном положении? Не представляло ли королевство вид самый богатый, самый счастливый, какой только можно было встретить? Что же было причиной подобного посягательства на столь блестящее прошлое?» [105]. Да, в отличие от Франции, революции в Германии не имели под собой никаких материальных причин. Это было откровенное наступление деструктивных мировых сил ради утверждения собственных ценностей, сноса традиционных устоев государств и общества.

Николай Павлович на такое наступление откликнулся однозначно. Поручил барону Корфу составить Манифест, «в котором показать, как все эти гадости начались, развились, охватили всю Европу и, наконец, отпрянули от России». Хотя проект Корфа не понадобился, текст написал сам царь. Этот Манифест был издан 14 марта (по юлианскому календарю – в Европе было 26 марта). Он настолько ярко отражает натуру Николая Павловича, что имеет смысл привести его полностью:

«После благословенного долголетнего мира запад Европы внезапно взволнован ныне смутами, грозящими ниспровержением законных властей и всякого общественного устройства. Возникнув сперва во Франции, мятеж и безначалье скоро сообщились сопредельной Германии, и, разливаясь повсеместно с наглостью, возраставшей по мере уступчивости правительств, разрушительный поток сей прикоснулся, наконец, и союзных нам империи Австрийской и королевства Прусского. Теперь, не зная более пределов, дерзость угрожает и нашей Богом нам вверенной России. Но да не будет так!

По заветному примеру православных наших предков, призвав на помощь Бога Всемогущего, мы готовы встретить врагов наших, где бы они ни предстали, и, не щадя себя, будем в неразрывном союзе со Святой нашей Русью защищать честь имени русского и неприкосновенность пределов наших.

Мы удостоверены, что всякий русский, всякий верноподданный наш ответит радостно на призыв своего Государя; что древний наш возглас: за Веру, Царя и Отечество – и ныне предскажет нам путь к победе, и тогда, в чувствах благоговейной признательности, как теперь в чувствах святого на Него упования, мы все вместе воскликнем: С нами Бог! разумейте, языцы и покоряйтесь, яко в нами Бог!» [104].

Россия осталась одна, без союзников. Но Николай I не страшился этого. Он открыто и честно бросал вызов международным силам, обрушившим в хаос всю Европу. Что ж, в западных странах реакция на царский Манифест была «еще та» – поднялся бешеный, звериный вой. Но от тех кругов, которые оказались задеты, разве можно было ожидать иного? А заискивать перед ними государь не собирался. Он готовился защитить от них Россию. С Божьей помощью, Его крестом. И своим царским мечом. Через несколько дней, 19 марта, армия начала выдвигаться к западной границе.

Эскадра Балтийского флота.

Художник А. П. Боголюбов

Даже одно лишь выдвижение русских войск, еще без выстрелов, позволило одержать первую важную победу. Потому что назревал еще один взрыв в Польше. В Пруссии при общей амнистии вышли на свободу польские заговорщики, готовившие восстание в 1846 г., в том числе «диктатор» Мерославский. Прусские революционеры горячо им сочувствовали, подхватили лозунг, что «свободная и независимая Польша» станет для них щитом против России. Идею поддержал даже прусский министр иностранных дел фон Арним (очевидно, сработали масонские связи). Мерославский смог собрать в Берлине Польский легион, получил оружие из королевского арсенала.