– Что такое, Маргрет, ты себя плохо чувствуешь? Может, я могу тебе как-то помочь?

– Нет. – Ответ прозвучал резко и прямолинейно, но когда она продолжила, в ее голосе уже можно было уловить более мягкие нотки. – Мне плохо внутри, в голове. Будто там все сломалось.

Маргрет произнесла это без малейших эмоций.

– У тебя болит голова? – спросила Фрейя, хотя хорошо знала: то, что беспокоит ребенка, невозможно вылечить лекарствами.

– Нет, это не как голова болит, это как рана. Только в голове, так что ничего нельзя сделать.

– Я знаю, о чем ты говоришь.

– Нет, ты не знаешь, никто не знает, только я знаю. Это моя голова, не твоя.

Фрейю эти слова нисколько не задели – ей такое состояние было знакомо из собственного детства. Она чувствовала то же самое, когда взрослые говорили с ней после смерти ее матери, с сочувствием на лице и воображаемым пониманием в голосе. Они понятия не имели, что творилось у нее внутри. Ни малейшего понятия.

– Маргрет, могу я доверить тебе один секрет?

Девочка подняла взгляд – секреты обладали неизменной притягательной силой, что бы ни происходило в жизни.

– Моя мама тоже умерла, когда я была лишь чуть постарше тебя. Я, конечно, не знаю в точности, как ты себя чувствуешь, но могу представить…

Маргрет пристально изучала ее лицо, будто хотела убедиться, что Фрейя говорит правду.

– Ее убили?

– Нет, не совсем. Она плохо следила за своим здоровьем и поэтому умерла. – Больше всего на свете Фрейе хотелось сейчас погладить рыжую взлохмаченную макушку, но она боялась, что Маргрет примет ласку не с большей охотой, чем Молли, и поэтому ограничилась лишь грустной улыбкой. – Моя мама была не такой хорошей, как твоя, но я все равно по ней ужасно скучала. Так что, может, я и не знаю, как ты себя чувствуешь, потому что тебе наверняка гораздо хуже, чем было мне тогда, – но я почти что знаю.

Фрейя замолчала, почувствовав, что ей удалось установить какой-то контакт, и не желая ненароком разорвать эту связавшую их тонкую ниточку.

– Ну, пойдем; мы же не хотим, чтобы Молли умерла от голода?

Кухня была больше похожа на крохотную кладовку – дом был старый, и, видимо, в те времена мало думали о еде и готовке. Однако брату удалось втиснуть под окном стол и два стула и еще найти место для огромных собачьих мисок. Все втроем, Фрейя, Маргрет и Молли, здесь едва помещались.

– Мне нужно ну очень проголодаться, чтобы есть это. А тебе?

Фрейя следила за девчушкой, возившейся со стоящим на полу ополовиненным мешком с сухим собачьим кормом.

– Может, я хотела бы это есть, если б была собакой. Но я же не собака.

Маргрет с трудом взгромоздила тяжелый мешок на стол. Хотя она и начала отвечать Фрейе, ее голос оставался таким же безучастным. Но на большее надеяться пока не приходилось – ничто из сказанного Фрейей было не в силах утешить ее боль. Только время на это способно, хотя сама Фрейя прекрасно знала, что печаль не исчезает никогда.

Она улыбнулась:

– Нет, к счастью, ты – не собака. Быть девочкой гораздо интересней. – Ей удалось вовремя подхватить норовящий завалиться набок мешок. – Собакам, знаешь, тоже бывает несладко.

– А я хотела бы быть собакой, особенно сейчас. – Маргрет разглядывала покрытый линолеумом пол, стараясь не встретиться взглядом с Фрейей. – Собаки не думают о своих мамах и папах.

– Да, наверное, ты права.

Молли явно не страдала от ностальгии или тоски по чему-то утерянному в прошлой жизни. Маргрет наполнила протянутую Фрейей миску, а собака неотрывно следила за ее передвижением и, как только миска приземлилась на пол, энергично и шумно взялась за еду, сопровождая процесс постукиванием о край посуды свисавшего с ошейника медальона.

В это время было бессмысленно о чем-то разговаривать, что, впрочем, было как раз кстати. Фрейе нужно было выстраивать их отношения с осторожностью: Маргрет сейчас очень ранима, к тому же Фрейя не хотела, чтобы хоть что-то между ними могло позже повлиять на ее показания для полиции.

Когда Молли наконец наелась и в кухне воцарилась тишина, Фрейя воскликнула с притворным удивлением в голосе:

– Видишь, какая она была голодная! А хочешь, я тебе что-то скажу? – Маргрет не ответила, но, казалось, легонько кивнула. – Молли всегда голодная. Вот посмотришь, она снова станет голодной, будто и не ела, как только мы уберем ее миску.

Собака стояла, облизываясь и переводя взгляд с Фрейи на Маргрет, а потом решила на всякий случай жалобно заскулить; она знала, что еды больше не получит, но попробовать не мешало.

– Теперь нам нужно с ней погулять. Пойдем?

– Да, пойдем.

Судя по голосу девочки, прогулка не казалась ей хуже всего остального. Фрейя сдвинула в сторону смехотворно женственную старомодную занавеску и выглянула в окно. На улице было безветренно, с неба плотно валили огромные пушистые снежинки. Мимо дома медленно проехала полицейская машина. Вероятно, это была одна из обещанных патрульных проверок. Несмотря на то что автомобиль двигался со скоростью черепахи, было непонятно, каким образом он мог отпугнуть от дома потенциальных злодеев. Эффект устрашения явно действовал не дольше, чем до конца улицы. От этой мысли Фрейе стало немного не по себе, но она надеялась, что Маргрет этого не заметила.

– Давай оденемся хорошенько, на улице идет снег.

У Фрейи было мало опыта в одевании детей, и сейчас, стоя у выхода, она с сомнением созерцала свою работу – из узенькой щели между шапкой и шарфом едва виднелись зеленоватые глаза.

– Как думаешь, тебе не будет слишком жарко?

– Мне все равно, – невнятно прозвучал приглушенный шарфом голос.

Молли, не в силах совладать с распиравшей ее радостью, с громким стуком лупила хвостом по стенам подъезда по дороге вниз по лестнице и нетерпеливо прыгала вокруг, с силой дергая поводок, пока открывалась дверь на улицу. Фрейя собиралась позволить Маргрет вести Молли на прогулке, но теперь решила не рисковать – ей не хотелось отдавать назад ребенка с синяками и ссадинами, хотя трудно было представить, как можно ушибиться во всех этих намотанных на нее одежках.

Фрейя старалась не идти слишком быстро по обледеневшему тротуару, хотя сопротивляться тащившей ее вперед Молли было практически невозможно. Не было видно никакой полицейской машины, да и вообще никакого движения – ни пешеходов, ни машин. Снежинки медленно опускались на землю, будто впитывая в себя все звуки. Редкие фразы, которыми обменивались Фрейя и Маргрет, звучали так, будто были обмотаны мягкой ватой.

Они спустились к берегу залива, и Фрейя спустила Молли с поводка. Та рванула с места и мгновенно исчезла, поглощенная снежной пеленой. Обычно Фрейя побаивалась, что Молли может потеряться или пристать к незнакомым, но не сегодня. Сегодня будто весь город сговорился сидеть по домам. И они с Маргрет стояли, молча наблюдая за медленно кружившимися, поглотившими Молли снежинками.