время теряют бдительность или у Земли какой-то в это время поворот особый, а поэтому сигнал наиболее сильный, а мощность глушилок напротив падает. Предлагали конструкции разных простых глушителей глушилок. Были очень сложные. Ходили слухи, что мастера изготавливают антиглушилки из очень дефицитных деталей. Никто не видел ни этих глушилок, ни их мастеров.

Лучше всего брали волну старые проигрыватели, громоздкие с деревянными боками, покрытыми светлым лаком. Они занимали почетное место на комодах и тумбочках.

Хороши были рижские приемники, небольшие и стильные.

Ходили слухи, что наиболее активных слушателей и распространителей того, что передают по «голосам» отслеживают органы, а самым-самым шлепают статью «антисоветская агитация и пропаганда, распространение слухов, порочащих социалистический строй и советский образ жизни» и отправляют их на несколько лет на заготовку бамбука в сибирской тайге. Кто-то считал, что это просто страшилки.

Тогда от сибирской тайги через несколько лет ничего бы не осталось, кроме пеньков.

Полстраны уж точно, пусть и непостоянно, но прислушивались к «голосам». Кто-то верил, кто-то считал брехней. И лекции лекторов общества «Знания» представляли бы нудную озвучку передовиц «Правды», если бы не оживлялись информацией, почерпнутой из «голосов», бесед с дипломатами и чиновниками, которые бывали за бугром и не все подряд ругали, что видели собственноглазно. К этому еще можно добавить впечатления от просмотра иностранных хроник и голливудских фильмов, которые крутили в спецкинозалах для посвященной публики.

У историков-второкурсников как-то вспыхнул спор: обязательно ли подписываться на «Правду», центральный орган ЦК КПСС, если ты состоишь в этой самой КПСС.

Коммунист Володя Бобышкин считал, что необязательно. Володя был низенький, ростом с семиклассника. Но плотный, широкоплечий. Чувствовалась в нем какая-то крестьянская сила. Резкий большой нос выдавал в нем всё-таки зрелого мужчину, который кое-что знает о жизни и понимает в ней. Производил он впечатление человека, много повидавшего на веку. Он отслужил в армии, отучился на рабфаке, где и вступил в партию. Рекомендацию ему дал сам первый секретарь райкома партии. Он был поразительно застенчивый и говорил тихо и монотонно. Чтобы его услышать, нужна была полная тишина. не повышал голоса, не смеялся, только иногда возникала легкая улыбка, какая-то извиняющаяся: вроде, ну, что вы хотите. Носил большие черные очки. Ходил в костюме даже в общежитии. Некоторые говорили, что он и спал в костюме. На лекции обязательно белая рубашка и галстук. Уже в это время он начал лысеть. Волос у него был жидкий и серый. Девушки к нему интереса не проявляли, для них он был в разряде замухрышек, которые как мужчины совершенно ни к чему. Достаточно было с ним немного пообщаться, чтобы понять, что праздников плоти, безудержного веселья, розыгрышей от него ожидать не приходится. Какой-то автомат, неказистый и неинтересный. Женщины это сразу чувствуют, после чего этот человек для них просто перестает существовать. С ним можно пообщаться, что-то обсудить, но не более того. После университета Володя станет третьим секретарем по идеологии в райкоме партии. Район был в основном сельскохозяйственный и недалеко от областного центра. После женитьбы года два спустя повесится. Говорили, что не выдержал измены жены. Он никак не мог поверить в то, что близкие родные люди могут предать.

Володя — ортодокс. Ранее таких называли пламенными большевиками. Неожиданно он заявил, что на «Правду» — главный официоз коммунистической партии совсем необязательно подписываться. Даже членам партии. Это совсем не является нарушением партийной дисциплины.

Коммунист может подписаться на то, что ему интересней: на «Труд», «Известия» или «Комсомольскую правду». Все газеты в нашей стране проводят линию коммунистической партии.

Против него выступил Женя Добросклонов, который иногда между «битлами» слушал «вражеские голоса». Все его считали либералом и чуть ли не оппортунистом.

— Как не подписываться? — возопил он. — Если ты член партии, ты обязан выписывать центральный партийный орган. Опять же, подписываясь, ты и финансово поддерживаешь газету, как коммунист. Ведь в ее бюджете в том числе и деньги от подписки.

Все уставились на Женю.

— У каждой газеты свое лицо. У «Комсомолки» оно молодежное. «Известия» нацелены на информативность. Да! А «Правда» — это прежде всего официоз, это партийные и государственные документы.

— Я плачу ежемесячные взносы, — сказал Бобышки.

— Взносы взносами, — возразили ему. — Про уплату взносов даже в уставе партии записано. «Правда» — это твоя газета. Она должна быть постоянно на твоем рабочем столе. Это, так сказать, твое идеологическое оружие, последняя инстанция в любом споре. Когда ты идешь на встречу с трудовым коллективом, она у тебя в руке. Пишешь доклад, она у тебя перед глазами.

— Необязательно! — нисколько не волнуясь, возразил Бобышкин. — Всё это лишь формальная сторона дела. Газеты в нашей стране поддерживают линию партии. Все, без исключения. Редакторы изданий назначаются партийными комитетами и отчитываются перед партией. Они обязательно коммунисты. И цензуры у нас никто не отменял. Конечно, это совсем не та цензура, что была в царские времена. Но она есть.

В споре о «Правде» Бобышкин занял необычную для партийного ортодокса мягкую позицию. Но в отношении Солженицына он был непримирим. Для него это был враг. Все кричали, что нельзя осуждать писателя, произведения которого мы не можем прочитать. Почему власти так боятся, что мы можем прочитать его книги.? Прочитал и сразу стал врагом? Тихим голосом, но твердо Володя говорил, глядя как-то на всех сразу:

— Разве партия будет врать? А представьте, если бы в годы войны у нас печатались немецкие листовки, которые предлагают нашим бойцам сдаваться в плен? Давайте покончим с диктатурой Сталина, евреев-большевиков, рейх несет народом страны свободу. Мы распустим колхозы, разрешим частную собственность, все вы свободно вздохнете. Сдавайтесь в плен! Вас накормят, вылечат, выдадут настоящую одежду. Сколько нашлось бы слабых и доверчивых, которые бы поверили немцам и сдались в плен. Да и предателей бы оказалось немало, негодяев разного рода. Вы можете такое представить? Нет! И я тоже не могу. Печать — это тоже оружие.

— Причем тут Солженицын? — кричали ему.

— Как причем? — удивился Бобышки. — Вы что, ребята? Разве это непонятно? Ведь всё же очень просто. Он оправдывает власовцев, считает их чуть ли не патриотами, клевещет на нашу страну на каждом шагу. По нему получается, что у нас только и делали, что сажали и расстреливали. Мы его печатаем, продаем и роем сами себе могилу. Именно этого и хочет Запад, когда кричит о свободе слова, который якобы у нас нет. Тогда уж и Гитлера печатать надо. И того же Власова.

— Ну, ладно, — вяло согласились с ним. — Гитлера, конечно, печатать не надо. Власова тем более. Зачем на трибуну выходит колхозница и