После этих слов он сбрасывает звонок, а я так и сижу с прижатым к уху телефоном.

Хочется кричать. Орать благим матом на всю эту квартиру.

Какое-то время я не шевелюсь, а когда ко мне возвращаются силы, бегу в небольшую кладовку, достаю из ящика с инструментами топор и наношу удары по кухонному гарнитуру. Рублю эти деревяшки с истошным криком:

— Ненавижу, ненавижу тебя!

Бью стекло, рублю столешницы. Ору и плачу.

Во мне столько злости, отчаяния, обиды, стыда, боли. Все смешивается и не дает дышать. Жить не дает.

Мне плохо без него. Мне так плохо. Оседаю на пол, растирая по лицу слезы. Вот теперь я снова чувствую себя виноватой. Глупой малолеткой, которая не шарит в отношениях, которая сначала вопит, обвиняет и лишь потом думает головой.

Почему он уехал, когда так мне нужен?

Осознав, что натворила, нервно трогаю свои волосы и ухожу отсюда. Закрываю дверь на ключ и вызываю лифт чуть подрагивающими пальцами.

В маршрутке смотрю в окно, из-за освещения в транспорте я четко вижу в стекле свое отражение. Кривлю губы. Отворачиваюсь.

В моей собственной квартире меня караулит мама. Стоит пройти в прихожую, и она сразу вылетает мне навстречу. Вид у нее заспанный, волосы всклокоченные.

— Где ты была? Почему не берешь трубки? Что происходит? Я волнуюсь. Места себе не нахожу.

— Ничего, — пожимаю плечами, стягиваю пуховик, — просто узнала еще одну правду.

— Какую? — мама нервно встряхивает головой.

— Например, что сначала ты спала с сыном, а потом вышла замуж за отца.

— Ксюш…

— Ничего страшного. Я уже привыкла к вашему безумию. На выходные слетаю к папе.

— Доченька, все может казаться слегка…

— Не нужно оправдываться, мам. Дай мне время. Езжай домой, ладно?

— Ксюша, мы всегда можем поговорить и…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я знаю. Но не хочу. За этот месяц меня предала подруга, с потрохами переполоскали журналисты, я узнала, что моя мать спала с моим парнем, и мы, наверное, с ним расстались. Как-то многовато для тридцати дней, не думаешь?

Мама молчит. Только смотрит с сожалением. А я, кажется, терпеть теперь его не могу. Жалость эта раздражает.

— У-хо-ди. Пожалуйста.

Мама уходит. Без слов. Без попыток объясниться, за что я ей очень благодарна.

Когда дверь за ней закрывается, все, что я могу, это осесть на пол рядом со шкафом и тяжело вздохнуть.

Наверное, мне действительно стоит слетать к отцу.

Я беру еще один больничный и лечу к отцу. Ладно, больничный я покупаю.

Но моя жизнь рушится, учеба становится в тягость, мысли постоянно где-то далеко от реальности. Во мне так много ненависти и обиды. Злость затмевает разум. Я жалею себя.

Сижу в кухне отцовской квартиры и пью горячий чай. Папа должен с минуты на минуту вернуться домой. Он уже второй день уговаривает меня бросить все и остаться в родном городе.

Апеллирует он, кстати, тем, что сейчас можно быть актрисой и без всякого образования.

— Ксюшка, я дома.

— Приве-е-е-ет, — натягиваю улыбку и выхожу в коридор, помогая отцу с пакетами.

Он, как и всегда, забежал после смены в магазин, снова накупил вкусняшек. Еще пару таких деньков — и я лопну от переизбытка в моей жизни шоколада и ванильных пончиков.

— Ксюша, там мама звонила…

— Потом, я не хочу с ней говорить.

— Что между вами опять произошло? Мне показалось, что Марика старается быть лучше.

— Старается, еще как старается, — закатываю глаза и возвращаюсь на кухню.

Разбираю продукты, рассовывая все по шкафчикам и холодильнику.

— Ксюш, может, поговорим? Что произошло? Я места тут себе не находил, когда все эти сплетни вылезли. Только улеглось, и что-то снова идет не так. Доченька, я всегда на твоей стороне, ты же это знаешь.

— Знаю.

Папа заключает меня в объятия. Становится легче. Как в детстве. Стоило мне попасть в неприятности, и папа всегда был рядом. Оберегал.

— Я со всем разберусь, папочка, со всем.

— Конечно. Ты у меня такая сильная, смелая. Все будет хорошо.

Шмыгаю носом от переизбытка чувств, еще крепче прижимаясь к отцу.

Остаток вечера мы проводим перед телевизором, смотрим ужастик.

А ночью я забираюсь под одеяло в своей комнате. На тумбочке горит ночник, на стенах до сих пор висят мои распечатанные на принтере в домашних условиях фотки. А в столе, в нижнем ящике, двойное дно. Там до сих пор обитает мой личный дневник. Розовый такой, пушистый.

Раньше я любила выплескивать все свои переживания на бумагу, а сейчас это не помогает. Я пробовала.

Часам к трем голова снова доверху забивается мыслями, что мучают вот уже несколько суток.

Денис за это время звонил пару раз, но трубку я не брала. Боюсь. Сама не знаю чего. Себя или того, что придется ставить точку. Ведь сейчас наши отношения находятся в подвешенном состоянии. Никто не принял никакого решения, и в глубине души меня это успокаивает.

Отчасти я хочу, чтобы Денис сделал первый шаг, решил все за нас обоих, в положительном ключе, конечно. Но он этого не делает. Дает какой-то размытый временем выбор.

Решай сама. Определись, чего ты хочешь…

Только знала б я, как это решить. Как забыть, как выкинуть из головы эти сжирающие мое существо мысли.

Достаю из-под подушки телефон и звоню Дену. Смотрю в потолок, а когда слышу его голос, закрываю глаза. Мне так хочется сказать ему, что ничего этого нет. Что я скучаю. Так хочется, но вслух я произношу другое.

— Ну что, Соколов, шалость удалась? — растягиваю губы в улыбке. — Ты просто сбежал. Бросил меня со всеми этими мыслями. Ненавижу тебя, ненавижу. Ты предатель, — ору в трубку и скидываю вызов.

Этот звонок — настоящее помутнение. Способ выплеснуть агрессию, что изо дня в день копится внутри.