Эсель же из кожи вон лез, чтобы расположить придворную целительницу. Капля корысти, капризный характер Вилатты и желание обоих найти свою половинку, чтобы не тосковать ночами — сотворили настоящее чудо.

— Э-э! — махал рукой телохранитель. — Горяча магистр: то зубами цапнет то словом куснет. Люблю таких!

Еще пару дней, и жалить совсем перестанет. Устанет!

Наблюдать за ними было интересно и смешно.

— Уйди, — кричала Лужо, — тупица дуболобая!

А Эсель добродушно улыбался и отвечал то ли серьезно, то ли шуткой:

— Аха, есть такое! Но ты, плешка тараканья, знала бы, сколько башка моя вынесла! — и, заглаживая волосы на бок, принимался демонстрировать ей шрамы.

— Это я то — плешка тараканья?! — рычала она, выходя из себя.

— Красоточка, ну, чего ты?! — десятник смотрел так жадно-жадно, что находил отклик в ее одинокой душе. — У тебя самые роскошные волосики! Дай потрогать!

— Убери лапы! — била его по протянутым рукам, а потом начинала хохотать, потому что деревенщина принимался ее щекотать, и она брыкаться и вырываться. А потом они уходили к себе. Уже скоро Лужо перестала быть чопорной и грустной мадам и без смущения оставалась в «Берлоге» в свободные дни.

Эсель вернул ей артефакт на шестой день «пленения», когда Вилатта доступно объяснила: отписываться ректору по магпочте и оправдывать свое отсутствие на рабочем месте семейными обстоятельствами более не может. И прикрывать Сьези тоже как-то надо. На сей великодушный шаг она решилась из расчета. От одной мысли, что в академии узнают, как она выпила лишнего, явилась в комнату к мужчине и подралась, страшила. Кроме того, оценив верзилу Эселя за прямоту и незлобивость, перестала видеть в ученице соперницу. Да и общая тайна поневоле объединяла. А уж совместное наступление на Сирель, считавшую их со Сьези — вертихвостками, и подавно.

Зарядка переносного артефакта даже по знакомству и с большой скидкой — недешевое удовольствие.

Однако хитренькая Вилатта договорилась с деканом кафедры бытовой магии о бартере: она исцеляет по мере необходимости его родных или студиозов, а он или студиозы выпускного курса взамен заряжают ее кольцо.

— А что делать? — вздыхала она, возвращаясь в гостиницу уставшая. — Иначе разориться можно.

Дея отрывалась от учебников и с удовольствием наблюдала, как бывшая соперница прихорашивается для десятника. Мадам она не осуждала, хорошо понимая, чем покорил Лужо телохранитель Айтена.

Неотесанный наглец старался не выпускать Вилатту из объятий и веселил тараканьими присказками, от которых та сначала закатывала глаза, а уже скоро привыкла. А еще, как бы она «не кусалась» в первые дни, он к любым ее колкостям относился спокойно.

* * *

У Митара из головы не выходил разговор с дородной, заплаканной селянкой, поджидавшей его у ратуши…

Он возвращался с обеда, когда наперерез бросилась женщина и вцепилась в руку, слезно прося:

— Подождите. Ради Всевидящего выслушайте! — его сурового взгляда и лица с отметиной испугалась, задрожала, но хватки не ослабила. Наоборот, залепетала еще быстрее и жалостливее. — Господин инквизитор, спасите моего мужа или хотя бы его душу, — и разрыдалась.

— Пойдемте.

Уже скоро, сбиваясь и всхлипывая, рассказчица поведала:

— Мы живем рядом, в деревне Верхние Тоски. Несколько дней назад муж поехал в Гескель, чтобы продать товар, прикупить запасов к зиме… — всхлипнула и вытерла натруженными, красными руками слезы. — Должен был вернуться под вечер. Или к обедне следующего дня. Мы прождали еще день, а его все нет и нет.

Она замялась. Затеребила взволнованно платок, снятый с головы, и выпалила:

— Мы… Я… перед отъездом Ываса к магине ходила…

— М-ха! — хмыкнул инквизитор. — К магине или отступнице?

— A-а… мы… от… от разбойников о…об-берег просили, — задрожала селянка, вжимая голову в плечи. — И на торговлю… А когда срок прошел, а он не вернулся, побежала к ней, а она и говорит… — вновь разрыдалась женщина. — Что оберега не чувствует, будто больше нет его.

— Мужа или оберега? — не удержался от язвы Митар.

— И Ываса, и оберега!

«Ведьма или бытовка магиня? Нужно найти и узнать…» — он насторожился, а женщина продолжала рассказ:

— Я поехала сюда. Узнала у торговок на рынке, что он продал всю утварь. Хорошо так, выгодно. Уже домой собирался. А потом пропал. Я обошла постоялые дворы, и везде мне отвечали, что такого не видели.

Побежала к страже. Спрашиваю: видели рыжего такого, конопатого, с пегой лошадью и телегой. Он такой приметный из-за косого глаза. А они и отвечают, что нет. Я еще… — громко всхлипнула, — еще оббежала дворы и знакомых. Но нет его. Как под воду канул.

— Полюбовница?

Женщина от возмущения подпрыгнула на стуле и замахала руками, выпучив глаза.

— Нет!

«Ну, конечно», — про себя съязвил Айтен, вполне подозревая, что супружник селянки мог на радостях остановиться у какой-нибудь сговорчивой горожанки. Однако собирался по горячим следам выяснить обстоятельства пропажи, рассчитывая таким образом подступиться к прошлосезонным исчезновениям людей. А, допуская, что может разворошить какую-нибудь мстительную шайку, твердо решил обезопасить Дэю.

Она старалась лишний раз не появляться на улице, однако сплетни все равно заполонили город.

Судачили, что он — инквизитор, пользуясь властью, принуждает ведьму или безвинную красавицу (тут мнения разделялись) утолять свою похоть, потому что ни одна порядочная, добрая женщина не согласится выйти замуж за такое суровое, безжалостное страшилище, которое только и шастает по городу, и выискивает: кого бы еще изловить и замучить. И опять-таки одни были недовольны, что он еще никого не поймал, другие же шептались, что он весь Гескель подозревает в отступничестве.

Подобные слухи волновали Митара, а еще не оставляло подозрение, что кто-то их распускает намеренно.

— Вернись пока в академию, — пересиливая себя, завел с Дэей речь. — Тяжело расставаться, но я волнуюсь за тебя. Там будет безопаснее.

— Нет! — заупрямилась она, сильнее обнимая его.

— Надо, — погладил ее по шелковистым темным волосам. — Буду ужасно тосковать, но мне важно знать, что ты в безопасности.

— Чего-то опасаешься?

— Да. Разбирая архив, заметил обращения горожан о пропажах родных и знакомых. Как правило, состоятельные мужчины. Редко женщины. Местные и приезжие, разных возрастов. Я не понимаю, что между ними общего, но волнуюсь за тебя. Все знают, какой нарядной ты появилась в Гескеле в первый раз и догадываются, что не бедна.

— Я тут сижу, — Дэя обвела взглядом скоромную комнатку с простыми, грубо сколоченными кроватью, столом и шкафом.

— Ты как чудесная птичка к клетке. Взаперти. А я так не хочу, но и позволить тебе гулять по сомнительному городу тоже не могу.