Иван сказал:

– Погода сегодня хорошая. И мороз щиплет, и солнце греет.

– Да, погода чудесная. Еще снежка немного, и на душе совсем весело было бы.

– Думаю, и снежка ждать не придется. Вон за стеной небо серебрится. Да мне и без того радостно.

– А почему, государь, ты никого из вельмож не пригласил на прогулку?

– Как это никого? А ты не вельможа?

– Так вроде положено, чтобы государя сопровождала свита.

– Кем положено, Дмитрий?

– Обычаем.

– По-моему, только мне решать, кого иметь при себе. Поедем вдвоем. Сейчас никого, кроме тебя, видеть не хочу.

– Что ж, государь, твоя воля. Вдвоем так вдвоем. Я только последние наставления страже дам.

– Хорошо, но быстро!

Ургин подозвал к себе Григория Тимофеева.

– Тебе, как договаривались, быть рядом. Дубина и Смуглов с разных сторон закрывают Ивана. Остальным единой группой находиться сзади. Всем предельное внимание! Смотрите, чтобы враг из-за угла стрелу не пустил.

– Не беспокойся, князь, мы знаем свое дело.

Дмитрий вернулся к Ивану. Они выехали из Кремля и двинулись к торговым рядам. Люди, которых на площади было множество, узнавали великого князя, кланялись, немало удивлялись. Надо же, сам государь Иван Васильевич на Москву выехал. Глядите, люди добрые!

На полпути Иван повернул коня к берегу Москвы-реки.

– На торговые ряды наведаться успеем, ярмарка только собирается. Поговорим пока. Скажи, князь, что представляет собой Казань. Крепка ли?

Ургин удивился и спросил:

– Прости, государь, но почему ты о Казани заговорил?

– Настала пора окончательно решить этот вопрос. Казань до сих пор держит в своих руках торговый путь по Волге и Каме. Пришло время покорить ее. Без взятия Казани и речи быть не может о присоединении к Руси всех земель до самого низа Волги. Нам под силу разгромить ханское войско. К тому же не стоит забывать, что в полоне у казанцев томятся тысячи наших русских, православных людей. Их освобождение из рабства – наш долг. Мы обязаны исполнить его. Потому и спрашиваю, что представляет собой столица Казанского ханства. Ты же был у ее стен, в разведку ходил. Там же и отличился, за что получил награду от отца.

Князь Ургин внимательно посмотрел на Ивана.

– Ты говоришь не как юноша, но как сильный человек, умудренный жизненным опытом. Это, признаюсь, удивляет и радует.

– Оставь это, Дмитрий. Ответь на вопрос!

– Казань – хорошо укрепленная крепость, но взять ее можно. Мы во многом превосходим войско хана. Овладеть городом можно было еще в двадцать четвертом году, но воеводы так и не решились на приступ. На то были причины. Взять хотя бы разгром князя Палецкого. Однако это обстоятельство не имело решающего значения. Так говорил мой покойный отец. Его правоту главный воевода признал позже, когда было принято решение уйти от Казани. А взять город можно было.

– А что степняки? Мне говорили, что они доставляли нам много хлопот.

– Это правда. Но степные племена, стоявшие на стороне хана, подчинялись ему лишь формально. Они жалили нашу рать ударами в спину и то только тогда, когда были уверены в том, что смогут быстро уйти в степь или в леса. На крупные отряды нападать не решались. С ними надобно разбираться отдельно. Это возможно. Но руководить таким делом надо не из Москвы. Главный воевода должен находиться у стен Казани.

– Я понял тебя, Дмитрий! Благодарю. Взятием Казани буду руководить я.

– Значит, следует готовиться к большому походу?

– И не к одному, князь!

Ургин вновь удивленно взглянул на государя, сосредоточенно смотревшего на лед Москвы-реки.

– Что это означает?

– А то, что сначала я должен посмотреть на Казань. Нельзя рубить сплеча, бросать воинов на губительный приступ, допускать неоправданные потери в войске. Но об этом мы поговорим позже. Прошу держать в тайне наш разговор. Знаю, что в этом я всецело могу положиться на тебя.

– Благодарю за доверие, государь.

Великий князь улыбнулся.

– Ну а теперь поговорим о другом, интересующем не только тебя, но и многих бояр, особливо моих дядьев Михаила и Юрия Глинских, а также митрополита Макария.

– Ты о своей женитьбе?..

– А разве ты сам вчера не говорил, что мне пора жениться?

– Говорил. – Ургин тоже улыбнулся.

– Так вот, митрополит, а особенно дядья мои Глинские предлагают мне связать жизнь с какой-либо иноземной особой королевского или княжеского рода. Насколько мне известно, они даже ведут с кем-то тайные переговоры. Я в их дела не вмешиваюсь. Пусть суетятся с этим и не лезут в дела государства. Я же твердо решил жениться на русской девушке. После того как свершится таинство венчания меня на царство. Как бы ни старались Глинские и ближние бояре выбрать мне невесту на иноземщине, только я решу, на ком мне жениться. У русского православного царя должна быть русская православная жена. Такова моя воля, и ее не изменить никому.

– А что, государь, и девушка на примете уже есть?

– Тебе, князь, скажу. Есть!

– Кто же она?

– Анастасия Захарьина.

Ургин поинтересовался:

– Где ты познакомился с ней?

Иван вздохнул.

– Мы не знакомы. На прошлую Пасху пир в Кремле устраивали, пригласили много знатных московских бояр с семьями. Захарьиных в том числе. Я, ты знаешь, не люблю гулянья, потому ушел в разгар веселья и на пир смотрел со стороны. Тогда-то и увидел в первый раз Анастасию. Она мне очень понравилась. Не сказать, что красавица писаная, обыкновенная девушка, но чем-то зацепила мое сердце. Да так, что, кроме нее, мне никто не нужен. Если быть свадьбе, то иной невесты мне не нужно. Я пойду под венец только с Анастасией.

Ургин спросил:

– Так это дочь умершего окольничего Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина?

– Да.

– Наслышан о ее кротости и благочестии. Достойный выбор.

– Ты одобряешь?

– Да, государь, – твердо ответил Дмитрий.

– Пока об этом знаешь ты один, князь.

– Но твое решение, государь, не может долго оставаться тайной.

– Скоро о нем узнают все. Но не сейчас.

– Воля твоя.

– Вот и поговорили. Поедем теперь к торговым рядам, поглядим, что за оружие выставили на продажу наши мастера и иноземные купцы.

Великий князь направил коня к площади. За ним поспешили Ургин и стражники, внешне не заметные.

Иван проехал вдоль рядов, рассматривая сабли, копья, доспехи. Он остановился у лавки, пред которой на деревянных лафетах были выставлены пушки разных калибров.