– Иван огласил свою волю насчет царского титула и последующей женитьбы.

– Знаю, Дмитрий, а что Иван-то? Как он держался?

– Интересно?

– Он еще спрашивает! Не только мне любопытно, что во дворце было. Ты на площадь погляди, там народу тьма. Все желают знать, почему великий князь собрал столько бояр, даже тех, кто был подвергнут опале. Так обычно делается пред большим походом, вот народ и волнуется.

– Люди успокоятся, как услышат волю государя. Теперь это не тайна.

– Ну так тем более! Почему мне рассказать не хочешь?

– Да ты и так все знаешь. Иван объявил о намерении жениться на русской девушке, а прежде принять царский титул. Говорил недолго, но твердо, давал боярам понять, что решение его неизменно, никто на него повлиять не может.

– Представляю, как у них рты от удивления пооткрывались!

– Не у всех, Гришка. Большинство восприняло речи государя с радостью, но были и те, кому подобное поведение Ивана пришлось не по вкусу. Среди них братья Глинские.

– Иван строго приструнил своих дядьев.

– О чем ты, Гришка?

– Так по городу уже молва прошла, что после вчерашнего разговора государя с ними Глинские приказали своим людям готовиться к объезду города. Да не просто так, а с деньгами и дарами, которые повелели раздать простому народу. Сами князья собрались ехать к родне какой-то бабки, то ли Феклы, то ли Марфы, вроде как помершей от их побоев. Они хотят задобрить ее родню да попросить прощения. Только, может, это лишь слухи?

– Нет, Гриша, похоже на правду. Иван обещал лично разобраться с тем делом. Помнишь, когда с ним по Москве ездили, он в торговых рядах с мастерами разговаривал?

– Припоминаю.

– Так вот, тогда-то ему один из них и пожаловался на Глинских, рассказал историю со старухой.

– Ишь ты! И кто ж это такой смелый, что не побоялся пожаловаться государю на его родных дядьев?

– Богдан Сумбуров.

– Слыхал о таком. Его еще Бедовым прозвали, да?

– Да.

Тимофеев погладил бородку и сказал:

– Если Глинские исполнят волю Ивана, а по всему видать, что к этому и идет, то народ станет прославлять государя. Когда было видано, чтобы великий князь из-за какой-то старухи-простолюдинки наказал бояр? За одно это его ждут почет и слава.

– Главное – народная поддержка. В ней и в крепкой вере сила правителя государства.

– Этого у Ивана не отнять! Окреп он. А что дальше будет? А Глинским, мыслю, больше не жить на Москве. Хоть пудами пусть деньгу выбрасывают, шубами дорогими всех одаривают, не простят им люди безобразия. Если только, конечно, великий князь за них не вступится. С другой стороны, какой ему резон защищать тех, кто вызывает ненависть у народа? Нет, Иван не станет защищать дядьев. И правильно сделает.

Ургин внимательно посмотрел на Тимофеева.

– А что это ты разговорился, Гришка? Дома слова не вымолвишь, здесь же, в Кремле, тебя словно прорывает.

– Ну вот, опять не так! – Григорий вздохнул. – Я тебе чего говорю? То, что народ за Ивана стоит. Ты-то все больше во дворце обретаешься, а я с простыми людьми говорю. Или ты думаешь, что только бояре собирают советы и на них обсуждают государственные дела? Ошибаешься. Народ о них говорит побольше бояр. Все, что на душе накипело, люди из себя выплескивают. То, чего тебе, князь, знать надобно непременно и доводить до государя. Не объезжать же ему каждый день город!

Ургин улыбнулся.

– Так ты, Гришка, о русском государстве печешься?

– А ты думал? Я ж не басурманин какой. Тут моя родина, родная земля, все, чем живу и за что до смерти стоять буду!

– Правильно, Гриша.

– Иначе никак нельзя. Что теперь делать станешь? Я понятно, на мне стража. А ты к государю пойдешь?

– У него владыка. Бояре до завтра не разъедутся. Думаю, великий князь весь день занят будет. Да и Ульяна просила лекаря найти, посмотреть дочь. Малышка ночью животом сильно маялась.

– Слышал, как плакала.

– Кого посоветуешь позвать?

– Народ хвалит молодую знахарку Домну, дочь скорняка Терентия Чуйнова. Поговаривают, что ей в лечебном деле равных нет. Особливо как раз по детским болезням.

– Где найти ее?

– У Чуйновых дом на Покровке, рядом с храмом Святого Василия. Где точно, не знаю, но там спросишь, народ подскажет. Только один не езди.

– Я давно с собой охрану не беру, и ничего.

– Береженого, как говорится, Бог бережет.

– Кого мне опасаться, Гриша?

– Да тех же Глинских. Ты же вместе с государем по Москве ездил, когда на них Богдан Сумбуров пожаловался. Дядья Ивана могут подумать, что ты государя против них настроил, воспользовавшись случаем. А Глинские ничем не лучше Шуйских, если не хуже. Людишки у них как на подбор, один паскуднее другого, способны на любую подлость. Возьми с собой Ваську Угрюмого. Тут ему особо делать нечего, да и дом он на Покровке поставил, дорогу знает. А проводит тебя, вернется. Так и мне спокойнее будет. Прислать?

Ургин махнул рукой.

– Давай! Все одно по-своему сделаешь, за мной следом Угрюмого пошлешь. Я у ворот жду.

До позднего вечера 15 января в Успенском соборе Кремля шли приготовления к венчанию на царство. В центре храма был устроен деревянный ступенчатый помост, чертог, обшитый красным сукном и бархатом. На него поставили царский трон и кресло митрополита, покрытые золотыми наволоками. Чертог окружали скамьи, убранные дорогими тканями. Повсюду расстелили красные дорожки.

Дмитрий Ургин приехал в Кремль до рассвета на следующий день, 16 января. В шесть утра он прошел во дворец. Иван не спал, сидел в палате, где собирались думные бояре, и о чем-то крепко размышлял. На нем сияли золотые одежды.

– Здравствуй, государь!

Иван вздрогнул.

– Это ты, князь Дмитрий?

Ургин поклонился.

– Я, государь.

– Здравствуй. Рад видеть тебя. Проходи, садись на скамью.

Дмитрий устроился рядом с великим князем и спросил:

– О чем думаешь в этот праздничный день?

– Да вот размышляю, не поторопился ли я, согласившись на царское венчание? Достоин ли такого высокого титула?

– Дело вспять не повернуть. В Успенском храме уже все готово. К Кремлю со всей Москвы идет народ. Я проезжал, видел. Пока людей немного, но еще рано. Думаю, вся площадь и ближайшие улицы будут забиты толпой.

Иван неожиданно сказал:

– Я слышал, дочь у тебя захворала. Сильно ли болеет?

Ургин удивился. Великий князь все знает, помнит даже то, что было сказано мимолетно.