он выглядит куда лучше, чем вчера, но под его глазами до сих пор лежат темные круги, а раны на груди еще толком не начали заживать.

— Может, подождем пару дней, пока ты окончательно не поправишься? — Она ласково коснулась его плеча.

Брайан накрыл ее ладонь своей.

— Я в порядке.

***

Попрощавшись с миссис Смит и оставшимися в стойбище индейцами, они двинулись в обратный путь.

Кэтрин любовалась лесистыми склонами, утопающими в золотистой дымке, и долинами, поросшими изумрудной травой. Заснеженные вершины, кристально чистые реки, реющие в бездонном синем небе орлы — как красива нетронутая человеком земля!

Хотя индейцы — их островерхие ти́пи, верования и образ жизни — гармонично вписывались в окружающий мир. А белые — нет. Может потому, что первые считают себя частью природы, а вторые ставят себя над ней, пытаясь лишь побольше урвать?

Каво́ка и Лорд в последние дни вольно разгуливали с табуном и слегка одичали. Поначалу они слушались неохотно, но постепенно привыкли. Тропинка была узкой, и ехать приходилось гуськом. Брайан скакал впереди, а Кэтрин — следом, не в силах отвести от него взгляд. Он гордо и расслабленно сидел в седле, покачиваясь в такт лошадиной рыси. Блестящая тугая коса спускалась на прямую спину, и Кэтрин вспоминала, как эти волосы — распущенные и свободные — сегодня утром падали ей на лицо.

Она сделала выбор, приняла решение — и ощущала себя теперь легко, как птица, парящая над вершинами гор. Это ее жизнь, и ей не нужны никакие рамки. Зачем ехать в чужой холодный город, где она никому не нужна, если рядом мужчина, возле которого в сердце горит огонь?

Когда солнце спряталось за горами, и на небе загорелись первые звезды, Кэтрин и Брайан встали на привал в уютной ложбине на берегу ручья. Лошадей стреножили и пустили на лужайку, а сами разогрели на костре оленину с бобами, которую собрала им в дорогу миссис Смит.

— Неужели ты и впрямь четыре дня ничего не ел? — спросила Кэтрин, глядя, с какой жадностью Брайан поглощает мясо.

— Угу, — с набитым ртом буркнул он.

— И не пил?

— Почти. После захода солнца пить можно, но так, чтобы вода не касалась губ.

— Как это?

— Через соломинку. Но много тебе выпить все равно не дадут, у нас была одна бутылка на всех. С по́том теряешь куда больше. Правда под конец уже и потеть стало нечем, и кожа сделалась сухой, как наждак.

— С ума сойти! Ничего удивительного, что ты потерял сознание.

Брайан не ответил, продолжая жевать. По его нахмуренным бровям Кэтрин догадалась, что ему не очень приятно об этом вспоминать. Она попыталась подсластить пилюлю:

— К тому же, ты еще не совсем оправился от простуды, наверное, поэтому и не выдержал. Не понимаю, зачем вообще нужен такой жестокий ритуал?

— Чтобы поставить человека на грань жизни и смерти, — пояснил Брайан, отщипывая кусок кукурузной лепешки.

— Но зачем?

— Говорят, что только тот, кому осталось жить несколько секунд, молится искренне. В конце обряда нужно рывком разорвать свою кожу, а перед этим — произнести молитву. Это жертва духам. Ты вроде как устанавливаешь с ними связь, а они исполняют твои просьбы.

— И ты в это веришь?

— Не знаю. Если честно, я мало что помню. За четыре дня в потельне спать почти не удавалось, нас постоянно будили, и под конец я уже был как ходячий мертвец. Когда вышел наружу, то все расплывалось перед глазами, казалось каким-то желтым, как старая фотография.

— Больно было? — Кэтрин поежилась, вспомнив, как острие ножа прокололо кожу, и по груди тягучей струйкой поползла кровь.

— Да, но как-то приглушенно, будто это происходит не с тобой. Временами я вообще куда-то проваливался, словно засыпал, а тело продолжало двигаться само по себе. Может, я даже и смог бы выдернуть эти дурацкие штыри, если бы не отрубился.

— Да ну его к черту! — Кэтрин передернула плечами. — Твои раны и так выглядят ужасно, не могу представить, какими бы они были тогда.

— Зато я бы убедил племя уйти, — сказал Брайан. — Вот только куда? Их и так уже загнали в горы. Помнишь тех бизонов, что мы встретили по дороге к Лошадиному Ручью? Я даже не стал рассказывать о них вождю.

— Почему?

— Та́куя уже несколько лет не видели бизонов. Они сразу же свернули бы лагерь и отправились на охоту. Но это опасно. Слишком близко к белым. Они могут позвать Синих Мундиров, и те загонят всех в резервацию.

— Но, может, это не так уж и плохо? Живут же как-то другие племена в резервациях.

— Кэт, ты когда-нибудь видела волка в бродячем зверинце? Это жалкая облезлая псина, которая утратила смысл своего существования и днями напролет мечется по клетке из угла в угол. Так и индейцы. Я был в резервациях и видел, как они живут. Гордый народ превратился в кучку оборванцев, которые клянчат милостыню. Пускай та́куя и не могут охотиться на бизонов, но они свободны, и в горах хотя бы есть дичь. Лишь бы ублюдки вроде Вудвилла к ним не лезли… Взорвать бы к дьяволу эту дорогу!

— А смысл? — вздохнула Кэтрин. — Ее быстро отремонтируют и поставят солдат с ружьями охранять пути.

— Знаю. Поэтому надо придумать что-то еще.

Он встал и, порывшись в седельной сумке, извлек из нее карту.

— Так, посмотрим, — сказал он, разворачивая ее на траве.

Кэтрин подсела поближе и взглянула на сплетение линий, зыбко подрагивающих в свете костра.

— Я должен поговорить с этим Вудвиллом. — Брайан задумчиво водил пальцем по очертанию дороги.

— О чем? — опешила Кэтрин.

— Смотри, если проложить рельсы по прямой, через долину Ветреной Реки — это выйдет намного короче, и не нужно будет лезть в наши земли.

— Думаешь, он сам этого не знает?

— Понятия не имею. Вот и хочу у него спросить.

— Он не станет с тобой говорить.

— Значит, придется его убедить.

Повисла гнетущая тишина, лишь было слышно, как в темных зарослях стрекочут цикады. Похоже,