– Что, не знаешь греческого? О дорогой, это удар! – Он сделал паузу, нахмурившись. – Тогда как ты в латыни?

– Я прошел «Избранное» Овидия и целую книгу под названием «Pro Patria»[100], и… ну, я попробовал немного Вергилия.

– Попробовал немного Вергилия, – повторил он, щелкнув зубными протезами, что, как представляется, выражало его неудовлетворенность. Опять наступило молчание. Затем он сказал: – Определи пятое утверждение Третьей книги[101] Евклида.

Я замялся, красный от смущения:

– Боюсь, что дальше второй книги мы не прошли.

Даже тогда он не сдался. Там, на скамейке в парке, пока мимо нас прогуливали детей в колясках, а смотритель парка с подозрением следил за нами, как будто мы замышляли разграбить цветочные клумбы, Пин устроил мне всесторонний экзамен, и когда все закончилось, он словно в каком-то опустошении простонал:

– Кто тебя учил? Или гробил? – Он стал дергать себя за бородку, как бы пытаясь ее искоренить. – Ты полностью и абсолютно необразован.

– Это не так, – сердито сказал я. – Я знаю много вещей в ботанике и зоологии – возможно, больше, чем вы, сэр. Готов поспорить, вы не сможете определить разницу между четырьмя видами вереска и не разбираетесь в том, как делятся хромосомы в ядре амебы.

Он выслушал меня со слабой, полной сострадания улыбкой.

– Мой бедный мальчик, это именно те темы, которыми ты займешься и в которых, несомненно, преуспеешь после того, как тебя допустят заниматься наукой. Но для этого тебе требуются знания совершенно другого рода, стандартные знания учебника, которых ты просто не получил.

На это мне нечего было ответить. Внезапно я поднял глаза:

– А вы не могли бы… я имею в виду, раз мы оба в Уинтоне… не могли бы меня обучить, сэр?

Он сразу же с фатальной решимостью покачал головой:

– Невозможно, Лоуренс. Ты так сильно отстал, что тебе нужно твердое и постоянное обучение, в течение по крайней мере двух лет. А я буду здесь не больше шести месяцев. И с твоей и с моей стороны это безнадежно.

Последовало скучное, долгое и несчастливое молчание, убившее надежду, постоянно теплящуюся в глубине души, – надежду на то, что я каким-то образом преодолею все свои трудности ради блестящей, сверкающей карьеры впереди.

– Очень жаль, Лоуренс. Ты был таким многообещающим учеником. Разве ты не помнишь те маленькие саги, которые ты сочинял для меня, когда я задавал их на выходные? Они были необыкновенно хороши. У тебя было такое непостижимое чувство слова. Раньше я читал их в классе. – Он внезапно замолчал, задумавшись и как-то странно глядя на меня. Он пробормотал самому себе какое-то слово, которое я инстинктивно уловил. Оно прозвучало как элисон. Что это было – последнее благословение? Затем довольно нерешительно он сказал: – Полагаю, не будет никакого вреда, если мы будем поддерживать контакты. У тебя есть карандаш? Запиши мой адрес. Два двенадцать, Хиллсайд-стрит. Вечером на следующей неделе можешь заглянуть ко мне. А теперь не смею тебя задерживать. Я пройдусь с тобой до трамвайной остановки.

– Мне трамвай не нужен, – глупо ответил я.

– А мне нужен, Лоуренс, – сказал он мягко.

Мы пошли к воротам парка. Он передвигался заметно медленнее и более неуклюже, чем раньше, привлекая любопытные и подчас бесцеремонные взгляды. На подъемах он начинал задыхаться. Мне, в моем мрачном настроении, не нравилось быть на виду в его компании, вроде довеска к этому нелепому, качающемуся из стороны в сторону ковылянью. Он ничуть не помог мне, а просто меня уничтожил. Когда наконец он поднялся на ступеньку трамвая и сказал: «Напоминаю: приходи на следующей неделе», я, резко отвернувшись, едва ему ответил.

По крайней мере, будущее он у меня не отнял. У меня по-прежнему была Нора. И когда я пошел к Аргайл-стрит, я снова стал думать о ней.

Второй сеанс в «Альгамбре» начинался в девять часов вечера, но в субботу, как и следовало ожидать, я оказался у входа в партер задолго до этого. Я действительно явился настолько рано, что поток зрителей, выходящих после первого представления, чуть не снес меня с ног. После чего из-за холодного ветра, несущего от реки туман, я порядком продрог. Поглядывая на часы на Центральном вокзале, я шагал взад-вперед, стараясь согреться, впрочем думая больше не об этом, а о том, что скоро увижу Нору. Но время шло. Десять, пять, три минуты до девяти… сейчас должен подняться занавес. Я начал волноваться. Может, я ошибся с датой или подошел не к тем дверям? Пятнадцать минут спустя, когда я уже собирался уходить, они появились.

Компания была больше, чем я ожидал: Теренс и мисс Джозефина Гилхоли, Нора, мисс Донохью и молодой человек в дорогом костюме, оказавшийся братом мисс Донохью. Все они были в одинаковом, дружески приподнятом настроении, наводящем на мысль, что они, вероятно, вместе поужинали. Подозрение об этом предшествующем событии, из которого я был исключен, подтверждалось крайней доброжелательностью, с которой, в порядке компенсации, они приветствовали меня.

– Надеюсь, ты не простудился, дорогой! – воскликнула мисс Донохью, сжимая мою руку.

– Надо было кой-куда зайти и уши погреть, – намекнул Теренс. – Джози, это Лоуренс.

– Рада познакомиться с тобой, честно. Я всегда говорю, что любой друг моего друга – это мой друг, только мне следовало бы узнать о тебе пораньше. – Мисс Гилхоли, одетая в роскошную шубу и в слои розовато-лиловой накидки из тюля, прикрывавшей голову и шею, присоединилась к попытке возместить причиненный мне ущерб. Она пожала мне руку, оставив на моей ладони памятку духов, не улетучившихся за весь вечер, и добавила: – Я слышала, ты отличный бегун. Да, похоже, так оно и есть. Я всегда говорю, что по внешности все можно понять.

– Мы надеемся, что он неплох, – рассудительно сказал Теренс. – Мартин и я хотим проверить его на днях.

Одна Нора ничего не сказала. Она лишь молча улыбнулась мне улыбкой признания и приятия, в которой, как мне показалось, был намек на нашу тайную связь, что более чем компенсировало все мои ожидания. А еще лучше стало, когда мы вошли в театр и она быстро сказала мне на ухо то, что объясняло все:

– Мы, Лоуренс, были на вечеринке, которую устроила мисс Гилхоли. Поэтому я не могла пригласить тебя в «Критерион». Но в следующий раз ты обязательно придешь.

К сожалению, когда мы пробирались в тесноте к середине партера, я проскочил мимо указанного мне места, так что возглавлявший процессию Теренс сел с мисс Гилхоли, затем последовали Мартин с Норой, а под конец я остался с мисс Донохью. Такая расстановка мне абсолютно не понравилась. Я разочарованно посмотрел вдоль ряда, надеясь на сочувственный взгляд Норы, но она в своей обычной манере оживленно разговаривала с Мартином Донохью. На сцене жонглер подбрасывал мячи.