— Как видишь, мои слова подтверждаются — ничего в них не изменилось за две сотни лет, мой верный Вестовой Хаоса…

— Боюсь, мессир, и никогда не изменится. Во время вашего последнего славного визита тоже был разгром, но, позволю себе заметить, не столь основательный. Что же нам ожидать от их потомков в будущие эпохи? — ответил Гвилум.

Толпа боязливо, недоверчиво изучала незнакомцев в странных одеждах, боясь пошевелиться. Доносились лишь шмыганья и робкие покашливания.

— Хочется верить, что пройдут годы, и в сердцах станет хоть на толику больше добра, веры, милосердия…

— Не смею перебивать вас, о великий, но точно так вы говорили…

— Скажи-ка мне, любезный слуга Гвилум, что такое ты делал на протяжении минувшего дня сего в этом городке, что он теперь перевёрнут с ног на голову?

— Ровным счётом ничего, уверяю вас, мой господин! Я говорил людям только то, что они хотят услышать! Более того, всеми силами хотел предупредить, дать верный совет… Каждый сегодня стоял на перепутье, имея от Судьбы право на выбор! Всё, что произошло, сделано руками людскими, не моими — они чисты.

— То есть, зло, как и раньше, идёт не извне, а всегда рождается в сердцах людских?

— Да, там, там, всё в сердцах! Зарождается, выходит наружу, множится, передаётся. И уже не остановить! Как чума, холера, сибирская язва!

— Сибирская язва, — повторил герцог. — Впрочем, мы заговорились и томим это собрание.

Он обернулся. За воротами в окружении нескольких десятков вооружённых людей стоял, со злостью наблюдая осаду, Еремей Силуанович.

— Позвольте мне разобраться с возникшим… недоразумением! — прокряхтел барин. — В два счёта, точнее, в два выстрела здесь не останется ни души! Повезёт только тем, кто успеет унести свои трусливые ноги! А ну!

Охранники взвели курки и навели дула на людей. Толпа ожила, закопошилась, и отступила.

— Не стоит! — герцог примирительно поднял ладонь. — Мне кажется, что на сегодня здесь достаточно крови. Впрочем, об этом стоит спросить… у них. Как считаете, достаточно ли?

И, помолчав, он всмотрелся в лица похожими на два кольца оранжевыми огоньками глаз. И у тех, на ком хоть на миг задержался пронзительный взгляд, начинались судороги и неудержимая икота.

— Возможно, меня не услышали? Повторю вопрос — довольно ли на сегодня крови, или вы желаете ещё?

В ответ прозвучали звуки, напоминающие мычание коров. И тут же серая масса начала разбредаться, таять. Сердитые охранники не успели опустить стволы, когда защищать особняк стало уже не от кого.

— Так что же, мы едем в шахту за… моим золотом? — барин подошёл ближе к герцогу. Он даже и не вспомнил, что забыл уложить и сказать тёплые слова доченьке Арише — впервые в жизни забыл об этом.

— За… вашим золотом? — переспросил Гвилум, и закашлялся в кулак. — Ну, разумеется! Только не рвитесь уж так, даму, даму пропустим первой! Джофранка, прошу вас! — и он подал руку.

Когда все разместились, и дверь захлопнулась сама собой, Пётр представил, как дома лежит, из последних сил хватаясь за таящую ниточку жизни, Ульяна, а Есюшенька плачет и поглаживает её седые пряди:

— Скоро, милые мои, скоро! Всё кончится! И всё будет хорошо! — он сглотнул, и экипаж, промчавшись по опустевшей измызганной мостовой, плавно поднялся в воздух, покружился над крышами в дымном небе, и устремился к лесу.

Всё замерло, лишь ветер нёс измятые страницы разбросанных мальчиком-разносчиком газет…

* * *

Время близилось к полуночи, и небо всё больше наливалось пунцовыми красками. Антону Силуановичу казалось, что оно стало намного ближе, и наседало, давило громадными холодными ладонями.

Слуга Пантелей всё также стоял вдали у входа в шахту, замерев, будто статуя, и позёмка замела его разношенные башмаки. Странно, снег наметало и на красную ковровую дорожку, но, лишь касаясь её, крупинки исчезали.

— Мне нужно кое-что рассказать вам про это… весьма нехорошее место, — Алисафья убрала ладонь, и еловые ветви сомкнулись. Они притаились вдвоём в местечке, которое можно назвать укрытием — с возвышенности удобно было наблюдать округу во все стороны, а их самих никто не мог заметить.

Никто — из простых смертных…

— В этом нет нужды, я читал подробно об этой шахте, — и молодой барин коснулся груди, где надёжно укрыл рукопись. — Мой предок всё довольно подробно изложил, и я помню каждое слово!

— Ваш предок не мог знать того, что эта шахта — земной Престол… Вернее, только один из Престолов, место силы чёрного герцога. Он прибудет сюда, чтобы совершить важное таинство, которое называют Игрой. После этого он станет практически неуязвим.

— Игрой? Вы сказали — Игрой?

— Да, она совершается один раз в двести лет. Её цель — проверка людей, их качеств. В ней участвуют, как бы это правильнее сказать, совершенный игрок со стороны Света, и со стороны Тьмы. И я сегодня здесь, с вами, потому что ведаю о точном времени и месте Игры, — она помолчала. — И мне остаётся уповать на то, что герцог не знает, что и я… тоже здесь. Это вне правил.

— Я так понимаю, что тот, о ком вы говорите, видит насквозь очень и очень многое, если не сказать… почти всё. Не только то, что было, но и чему только предстоит случиться.

— Да, и он в курсе, что по его следу сквозь поток Времени идёт Охотник. Фока Зверолов. И на чьей стороне окажется чаша весов, продолжит ли герцог путь, или уйдёт навсегда в эту ночь, неизвестно никому. Мы здесь затем, чтобы остановить его… Но всё решает Судьба. И очень велики шансы, что Она окажется сегодня не на его стороне. Если только, конечно…

— Что? — Антон Силуанович смотрел пристально, по-прежнему сжимая ладонь у груди.

— Если только герцог не успел найти и взять в свою свиту жрицу Судьбы, — Алисафья прикусила губу. — Но у него это вряд ли получилось, да и где разыскать её тут, в этом заштатном городке…

У молодого барина кружилась голова, и трудно было уложить в ней все эти сбивчивые, похожие на чрезмерно замысловатую сказку откровения.

— Алисафья, хочу спросить про эту… Игру. Кто же будет в ней участвовать?

— Вы, — она выдохнула пар. — Разумеется, вы, Антон Силуанович, иначе я бы не вела вас через все эти опасности.

—