Заронил в душу зерно сомнений, шельма! Или, может, догадался про спиленное навершие на рукояти шпаги?

– Владимир Матвеевич, – прогудел Поликарпов, – вы излагаете решительно любопытную теорию! И что же, по-вашему, случилось потом?

Приказчик с деланной скромностью пожал плечами, дескать, картина ясная, зачем говорить об очевидном, однако упрашивать себя не заставил.

– Я думаю, Ефимов не рассчитывал на столь скрупулезный подход князя к собственным забавам. Он и представить не мог, что специально для него из Петербурга выпишут мэтра фехтовального ремесла. Это событие само по себе путало егерю (или кто он там на самом деле?) все карты, поскольку неизбежно влекло трату времени и риск разоблачения, а тут еще досаднейшее ранение во время учебного занятия. С такой травмой о поединке с князем не могло быть и речи! Необходимо было импровизировать. Вероятно, тут в голову ему и пришла спасительная идея с дуэлью. Требовалось только дождаться подходящего случая, что бы ее спровоцировать…

На этом месте Холонев осекся и покосился на Софью. Он словно ожидал от нее какого-то знака или возражения, но девушка сидела неподвижно и молча взирала на укрытые пледом колени. Управляющий шумно проглотил слюну и заговорил вновь. В его хриплом голосе отчетливо зазвучали нотки мстительности.

– И случай не заставил себя ждать. Только слепой не заметил бы симпатии, вспыхнувшей между прибывшим из столицы молодым человеком и юной княжной. Однако такое во всех отношениях замечательное чувство, в данных обстоятельствах было не только бесплодно, но и опасно! Особенно если принять во внимание брачные планы новопреставленного князя Арсентьева.

Частный пристав удовлетворенно кивнул, словно только что получил неопровержимое доказательство достоверности слухов, имевших хождение в местном дворянском обществе.

– Потому, – продолжал Владимир Матвеевич, – зарождающийся союз двух молодых сердец был подобен дикой скачке оторвавшихся от упряжки, но по-прежнему связанных между собой, лошадей. Красиво, но в конце непременно трагично. Ефимов, как я уже сказал, имевший в доме глаза и уши, не преминул воспользоваться неосмотрительностью молодых людей и вспыльчивым нравом его сиятельства. Я, право, не знаю как, господа, но ему удалось открыть Дмитрию Афанасьевичу глаза на происходящее и даже подтолкнуть его к мысли о сатисфакции. Кстати сказать, о том, где и когда состоится свидание, нам с князем поведала именно Татьяна! А дальше все совсем очевидно. Тимофей заблаговременно смазал клинки ядом этой вашей квакушки и подался в бега, прихватив с собой горничную.

– Что же, весьма достойная версия-с! – похвалил приказчика Поликарпов и сахарно улыбнулся. – Однако, милостивый государь, для полного завершения, так сказать, картины-с, нам крайне желательно знать, что ваш егерь учинил с Константином Вильгельмовичем?

– А разве Вебер не был зарезан в драке? Я же объяснил вам на допросе, что господин полицейский имел обыкновение каждый вечер курить трубку в дальнем конце сада, у пруда, Аккурат, за старой баней. Именно в ней квартировал Ефимов. Пристав, должно быть, услыхал голоса и сунулся полюбопытствовать. Там, судя по всему, затевалась подготовка к побегу. Слово за слово, началась потасовка, в результате которой Вебер и был заколот предательским ударом ножа. После чего егерь и его дрянная помощница убёгли. Как видите, все просто и ясно.

Антон Никодимович с шумом отхлебнул чай из стакана, по-извозчичьи.

– Благодарю вас, сударь! Желает ли высказаться кто-нибудь еще? Может быть вы, Ольга Каземировна? Господин профессор? Нет-с? Я так и думал-с! Что же придется вашему покорному слуге рассказать вам, наконец, что здесь случилось на самом деле и кто есть подлинный душегуб. Да-да, Владимир Матвеевич, никакой это не Ефимов. Как видите, мой друг, в этой истории нет ничего простого и, тем более, ясного!

***

Поликарпов сделался сухим и деловитым, он более не пытался балагурить, не улыбался, не поддевал остротами никого из присутствующих, а величественности его осанки могла позавидовать сама Евдокия Истомина – прима-балерина петербургской балетной трупы. Пристав точно желал всем своим обликом подчеркнуть, что с этой минуты он есть лицо официальное и устами его глаголет правосудие!

– Неужели вы думали, что я, пристав Курганской городской полицейской части, титулярный советник Поликарпов, полагая Ефимова профессиональным убийцей, скрывающимся в близлежащих лесах, сидел бы теперь с вами и преспокойно пил чай, вместо того, чтобы ловить его, возглавив масштабную облаву? Нет-с, дорогие мои, преступник среди нас. Сейчас и здесь!

Ответом ему послужило настороженное молчание. Никто даже не пошевелился, все, точно завороженные, глядели на Антона Никодимовича, ожидая развязки.

– Для начала считаю необходимым разъяснить, отчего егерь никак не может быть татем. Во-первых, согласно медицинскому заключению доктора Нестерова, рана, послужившая причиной мгновенной смерти господина Вебера, была нанесена острым предметом, вероятнее всего, ножом, прямо в печень, притом сверху и сзади, под таким углом, под которым невозможно ударить человека в процессе драки один на один. Если только не допустить, что Константин Вильгельмович любезно повернулся к Ефимову спиной и зачем-то опустился перед ним на колени. Следовательно, в ход борьбы вмешался кто-то третий, обладающий твердой рукой и широкими познаниями человеческой анатомии. Я склонен полагать, что убийца явился в самом конце схватки и застал станового пристава, скручивающим лежащего на полу уже побежденного Тимофея. Такая диспозиция исчерпывающим образом объясняет характер ранения. Злоумышленник приблизился со спины, наклонился и резким движением сверху вниз уязвил полицейского в жизненно важный орган. Вот и все-с!

– А во-вторых? – спросила Ольга Каземировна хриплым, словно подернутым морозцем, голосом.

– Во-вторых, сударыня, я готов привести аргумент покрепче первого! Расписывая картину воображаемого преступления, Владимир Матвеевич осекся лишь в одном неудобном для него месте. Он сказал: "…я не знаю как, но Ефимов сумел открыть князю глаза на зарождающуюся симпатию молодых людей и даже внушить мысль о сатисфакции…". А между тем сие есть очень важная деталь, дамы и господа! Практически каждый из вас на допросе показал, что его сиятельство непосредственно перед дуэлью заявил, дескать, если бы не игра в записки, он никогда бы не узнал о коварстве Ивана Карловича и даже обозвал его доморощенным Дон Жуаном! Какой напрашивается вывод-с?

Желая, во что бы то ни стало, реабилитироваться за очередную провальную версию, Холонев первым поспешил ответить на заданный полицейским вопрос.

– Князя Арсентьева подтолкнули к поединку чести запиской в процессе затеянной накануне игры. Удобно, что новомодная столичная забава подразумевает полную анонимность, а сами бумажки по окончанию мероприятия подлежат немедленному и публичному уничтожению!

Титулярный советник Поликарпов поморщился.

– Вы, Владимир Матвеевич, сказали нам факт, а я просил сделать вывод! Вывод, понимаете? Умозаключение-с, которое в данном случае неимоверно просто: Ефимов в записки не играл-с, следовательно, никак не мог спровоцировать состязание между Арсентьевым и Фальком.

Не дожидаясь пока управляющий