не нужно, – Клэр слегка потупила взгляд, но совершенно точно приняла всё то, о чём говорил ей Александр Павлович. – Сейчас я проверю вас. Ваша задача на любые мои слова реагировать равнодушно, словно речь и вовсе идёт не о вас.

– Я готова, – крайне неуверенно ответила Клэр, но твёрдо переглянулась с императором.

– Всё, что я вам сейчас скажу, правда. Итак, поговорим о нашем покойном Мишеле, – услышав его имя, Клэр незаметно дёрнулась, но быстро попыталась скрыть первый промах. – Вы любили его? О-о-о… не отвечайте, по глазам вижу, что любили. А вот любил ли он вас? Разумеется, грех припоминать неблагочестивые дела усопших, но всё же… вы хорошо знали Мишеля Равнина, Клэр Данииловна?

Александр Павлович был личностью неоднозначной и не всегда прямолинейной. Он часто любил отвечать вопросом на вопрос, отчего у его собеседников возникало ощущение неловкости и некой глупости в тени русского императора. Разумеется, ему это льстило.

– Да, государь, – с чрезмерным равнодушием ответила Клэр.

– Вы уверены в этом? Тогда вы, должно быть, знали о его дуэлях, о его делах и о его увлечениях? Вы знали, что лишь за последние два месяца он побывал на двух сатисфакциях, о которых нам известно?

– На трёх, – вдруг перебила императора Клэр и тут же пожалела об этом.

– А что послужило причиной? На этот вопрос легко ответить: конечно же, барышни. Князь Равнин в Петербурге известен всем как завидный холостяк и авантюрист, за которого хотят сосватать чуть ли не половину красавиц города. Его романы никогда не длились долго. Неизвестно, как всё закончилось бы у вас, будь он жив. – Клэр стиснула зубы и принялась молча выслушивать клевету императора Александра. – Он не раз за беседой упоминал, что тот образ жизни, который ведёте вы, ему скучен и непонятен. Кто знает, быть может, он и вовсе умолял меня отослать его на фронт. Мишель всегда был подобен льву. Либо он добивался своей цели, либо шёл на поиски новой, когда становилось ясно, что триумфа и лавров ему не обещано. Именно так было и с вами. Ведь вы ещё не отдались ему, не так ли?

Силы, сдерживающие в Клэр гремучую смесь из противоречий и нежелания верить хоть одному слову государя, были на исходе. Её глаза заблестели от слёз. Солёных, горьких, обидных. Но лицо по-прежнему оставалось спокойным.

– Александр Павлович, вы сами верите в то, что говорите?

– Я могу представить, как вам тяжело принять всё это. Вы юны, доверчивы, а тот единственный, кто клялся вам в вечной неземной любви, предал вас, оставив одну. Возможно, в тот последний день перед отъездом он навестил вас лишь потому, что боялся этого тяжкого груза перед Богом.

На губах Клэр выступила кровь от тесно сжатых зубов. Слёзы алмазными каплями стали медленно стекать по разгорячённым щекам.

– Хватит! Прошу вас прекратить… Я больше не могу это слушать.

Стоя напротив императора, Клэр постепенно отдавалась всепоглощающей силе чувств.

– Вам следует быть более стойкой, чем вы есть сейчас. Один неловко брошенный взгляд, одна крохотная слеза, и вы ставите под угрозу всё, ради чего мы отдаём наши жизни. И жизни тысяч солдат, которые впоследствии будут воевать за нас. – Александр неторопливо подошёл к ней и, гордо протянув свой белый платок, добавил: – Запомните, Клэр, даже помазанники Божьи склонны ко лжи.

– Всё то, что вы сказали о Мишеле, правда? – быстро успокоившись, спросила Клэр, вытирая глаза поданным императором платком.

– Возможно, в глубине души вы и хотите, чтобы это было правдой? Чтобы жить дальше без чувства сожаления, обвиняя его во всём. Но нет… Он действительно любил вас, – сказав это, Александр посмотрел на большие деревянные часы, стоящие в углу, и, обойдя Клэр, направился к двери.

– Ваше Величество?

– На сегодня хватит с вас уроков. Вы можете идти. И да, запомните одну истину, мадемуазель… Все люди – мерзавцы! Я не верю никому и вам советую того же.

* * *

По дороге в комнату Клэр долго приходила в себя после разговора с императором. Её омрачённое лицо казалось злым и подозрительным. Молчаливый юноша, следовавший за ней, не сводил с неё беспокойных глаз.

Проходя, как обычно, через череду коридоров, Клэр на секунду замедлила свой шаг, невольно заглядевшись на молодую женщину в перламутровом платье. Она сидела на софе в окружении знакомых дам и что-то показывала рукой за непринуждённой беседой. Клэр остановилась, привлекая к себе внимание ангелоподобной красавицы. Розовый румянец, золотые вьющиеся волосы, жемчужная тиара на голове и пронзительный взгляд голубых глаз. Все мысли тут же разбежались, и Клэр осталась молча стоять напротив.

Дамы зашептались, развернулись к ней, но лишь у одной из них, той, что была подобна греческой богине, лицо не выказало ничего, кроме грусти. На некоторое время женщины замолчали и брезгливо осмотрели Клэр. Они знали, что она им не ровня.

Девушка сразу догадалась, что смотрящие на неё глаза – это глаза ревнивой и обиженной жены. Чем ещё можно объяснить её нежелание говорить, если не тем, что императрица ревновала дорогого супруга, с которым у неё и так были нездоровые отношения?

В эту самую минуту Клэр прочувствовала всю силу слухов и сплетен, поскольку сама стала объектом таковых. Отвращение к самой себе не давало ей покоя даже после того, как она скрылась от осуждающих взгядов в своей комнате.

Вопреки тоске по Мишелю, Клэр вспоминала их поцелуй с Франсуа. Они оба делали вид, словно ничего не произошло. Франс говорил с Клэр лишь как учитель с ученицей, а она, в свою очередь, отрешённо и коротко отвечала на его вопросы в рамках занятий.

Клэр поймала себя на мысли, что Франсуа стал холоден и безразличен к ней. Это и к лучшему… Однако очень скоро она поняла, что всё чаще думает о нём. Всё чаще его чёрный вороний образ ворошит её душу.

«Нет! Перестань! Это неправильно!» – эти слова звучали в её голове так громко, что, казалось, наполняли всю комнату.

Боль от потери возлюбленного ещё разъедала её изнутри. Она не прошла. Скрылась за безразличием и фальшивыми улыбками, но не прошла.

Клэр расхаживала по комнате, пытаясь унять мечущееся сердце. Страдать от внутренней морали – одна из самых жестоких человеческих способностей. Тело двигалось хаотично. Руки то и дело хватались за кудрявую голову, портя причёску. Бессилие ощущалось тяжестью на плечах. Клэр опустилась на кровать и уткнулась лицом в белую подушку, пахнущую ромашкой. Рыжие кудри рассыпались в беспорядке. С губ вновь сорвался укор. Как можно думать о ком-то, когда твой возлюбленный совсем недавно погиб?

– Я омерзительна!.. – тяжело призналась она сама себе. И, казалось, наконец смирилась