Убийство – как роды. Я – отец и мать. Я открываю людям дверь в другой мир. Дарю новую жизнь.

Метод

Областной центр. Спальный район. Ночью в одной из квартир многоэтажного дома раздается глухой звук выстрела. Его мало кто слышит, а кто слышит – не обращает внимания.

Утро застает одного из обитателей квартиры – четырнадцатилетнего Никиту – за довольно странным делом. Он разбирает свой компьютер. Вынимает жесткий диск, добавляет к нему свой мобильный и планшет – и опускает все это в заранее приготовленную кювету с кислотой. Потом проходит в комнату, берет гитарный кофр и направляется к выходу. Проходя мимо спальни отца, бросает туда один взгляд. Кровавое пятно под кроватью, появившееся ночью, стало заметнее.

Он заранее решил, что придет в школу после звонка. Но нетерпение гонит его вперед, и он приходит раньше, когда через школьный двор потоком идут ученики. Ничего, он не торопится. Никита дожидается, когда прозвенит звонок и двор опустеет, и лишь тогда открывает дверь школы.

В вестибюле его встречает охранник.

– Опаздываешь, – строго говорит он. – Урок уже начался.

– Гитара тяжелая, я из-за нее, – объясняет Никита.

– Открывай, показывай, – командует охранник, кивнув на футляр.

– Зачем? Я и так опаздываю.

– Порядок такой, давай.

Никита кладет футляр на стол, поднимает крышку – так, что она закрывает от чоповца содержимое футляра – и, погрузив руки в футляр, проделывает какую-то операцию. Раздается металлическое клацанье. Мужчина не успевает ничего предпринять – мальчик вынимает из футляра короткоствольный винчестер и всаживает разряд дроби прямо в грудь охраннику. Затем не спеша, деловито направляется в глубь школы.

Выстрел, конечно, услышали. Дверь одного из кабинетов открывается; из нее выглядывает молодая учительница. Узнав школьника, зовет:

– Никита! Что…

Договорить не успевает: Никита, не останавливаясь, стреляет в нее. И идет дальше.

Теперь уже несколько дверей распахнуты, в школе поднялась суматоха, но Никита уже у цели. Вот он, нужный кабинет. Никита открывает дверь и с порога выпускает оставшиеся три пули…

Спустя несколько минут здание школы оцепила полиция, из него стали спешно выводить детей. Группа спецназовцев приблизилась к классу, где засел убийца, и командир группы заглянул внутрь.

Никита сидел, поджав ноги, на учительском столе, держа винчестер на коленях. Перепуганные дети тихо сидели за партами. У доски, раскинув руки, лежал мертвый учитель.

Командир, держа Никиту на мушке, вошел в класс, скомандовал:

– На пол, быстро! Руки за голову!

Никита не спеша отложил карабин, слез со стола и лег на пол.

– Взял! – победно крикнул командир своим товарищам.

Остальные спецназовцы вошли в класс, начали выводить детей. И тогда Никита громко и четко произнес:

– Я буду говорить только с майором Меглиным.

– До сих пор мы касались, скажем так, только удач Меглина, – сказал Худой. – Раскрытых дел, пойманных преступников. Но случалось, он упускал убийцу. Давайте поговорим о его провалах.

– Я таких не помню, – ответила Есеня. – Я не говорю, что Меглин был идеален. Но дел он не проваливал и шел до конца всегда.

– Просто иногда бывал нерасторопен, да?

– На что вы намекаете?

– Вы бы назвали Меглина азартным?

Минуту Есеня размышляла, удивленная неожиданным вопросом, потом сказала:

– Вы что – думаете, он с ним играл?

– Мы хотим это выяснить, – сказал Седой.

В помещении ОВД Меглин и Есеня наблюдали через затемненное стекло за Никитой, сидящим в комнате для допросов. Местный следователь рассказывал:

– Парень наблюдался у психолога. Мать умерла, когда ему было девять лет. Жил с отцом. Его в квартире нашли… Одноклассники сказали, у парня конфликт был с физиком. За четверть тройка выходила.

– Вот он и положил троих, – заметил Меглин.

– Он все время твердит, что будет говорить только с Меглиным.

– Что ж, не буду заставлять парня ждать, – сказал сыщик и вошел в комнату.

– Здравствуйте, – сказал ему Никита. – Боялся, что вы не придете.

– А откуда ты знаешь, что я тот, кто тебе нужен?

– Вы Меглин. Он мне вас описал.

– Он – кто?

– Вы готовы слушать? – спросил Никита. Сыщик взглянул на него внимательнее и сказал:

– Говори.

– Меглин, ты думаешь, что все можешь, – ровно и четко начал Никита. – Но ты не можешь ничего. Ты думаешь, что все контролируешь. Но контролирую здесь я. Вместо того чтобы смотреть в себя, ты раз за разом делал не те ходы. Ты себя предал. Я хочу показать, как жалок и беспомощен мир, который ты создал. Чего стоит твой порядок. Завтра я ударю ближе к тебе. И ты ничего не сможешь сделать. Не сможешь мне помешать. Ты меня не поймаешь.

Меглин подождал, не будет ли продолжения, потом спросил:

– Всё?

– Да.

– Страшно. Ну а тебя он на чем развел?

Никита посмотрел на него изучающе, потом сказал:

– Странно. Он говорил, что вы умнее. Что вы понимаете.

– Понимаю – что?

– Нас. Он открыл мне глаза. Я всю жизнь жил в страхе, а он помог мне его победить. Мы живем в ложном мире, законы которого я отвергаю. Я должен был это сделать, чтобы заявить о себе. Я есть. И теперь меня никто не тронет. Потому что я могу убить. Он меня научил, как сделать, чтобы не ты боялся, а тебя. Я никого не боюсь.

Меглин молча встал и вышел. В коридоре взял у Есени телефон, набрал номер Глухого. Некоторое время слушал, что тот рассказывает, потом вернул телефон, и они с Есеней двинулись к выходу. На крыльце остановились. Меглин закурил, сказал:

– Никита свою технику в кислоте утопил, но Глухой его в Сети все же нашел. Он с Ты-Меня-Не-Поймаешь тоже в Сети познакомился. Никита оставил комментарий под манифестом Субботника. Ну, Федора. Написал: «Парень правильно сделал». А наш ему ответил: «А тебе кто мешает?»

– Ты считаешь реальной его угрозу? – спросила Есеня.

– Он долго готовился. Все продумал. Уверен, что его не взять. Да, я думаю, она охрененно реальна.

Мимо них конвой провел закованного в наручники Никиту, усадил его в полицейский «уазик».

– Он сказал: «Ближе к тебе», – напомнила Есеня. – Что это значит?

– Не буквально, конечно, – ответил Меглин. – Ближе – значит больнее.

Он смотрел на лицо подростка за стеклом «уазика». И ему вспомнился такой же «уазик» и другой мальчик на заднем сиденье. Это были далекие, очень далекие и больные воспоминания, к которым он почти никогда не возвращался…