– Сейчас… Погоди минуту…

Но он не стал ее мучить, остановил:

– Ничего! Он не оставляет следов, ничего не делает сам. Как ты его будешь ловить? Езжай к своим друзьям, опаздываешь.

– Откуда ты знаешь? эсэсэски мои читаешь?

– Уже бросил, ничего интересного. Езжай.

У Есени действительно была запланирована встреча с Женей и Сашей, причем не в кафе, а в модном ресторане, где столики надо было заказывать заранее. Когда все собрались, Женя раздраженно заявил:

– Трудно поверить, но пить я сегодня не буду.

– Действительно трудно, – согласился Саша. – Что так?

– Завтра на работу в семь. Сейчас так всех построили из-за этих расстрелов – завтра в патруль идем, как обычные менты.

Однако, когда они расселись за столиком и Саша разлил вино себе и Есене, Женя махнул рукой:

– А, фиг с ним, давай и мне тоже.

– Уверен? – спросил Саша.

– Один бокал.

Они выпили, и Женя спросил:

– Слушай, а правда этот, кто на свободе остался, послания Меглину оставляет?

Есеня кивнула. Саша тут же заинтересовался:

– А запись можно послушать?

– Нет, ты что! Это материалы следствия.

– Ну и что? – настаивал Саша. – Я им занимаюсь. Может, я смогу что-то подсказать. Ты пойми – мы имеем дело с очень интересной личностью. Он хороший психолог, умеет внушать людям свои мысли…

– И что?

– Он работает со словом как с оружием. В том, что он говорит, наверняка есть какой-то подтекст.

– Типа шифра, что ли? – уточнил Женя.

– Если совсем вульгарно – да.

– А знаешь, он прав, – сказал Женя, повернувшись к Есене. – Ты знаешь, я его обычно не поддерживаю, но сейчас… Этот чувак Аню убил! В такой ситуации нужно малейшую возможность использовать. Тем более вы явно не знаете, что делать.

– С чего ты взял? – возмутилась Есеня.

– А чего б ты тогда здесь сидела? – рассмеялся Женя.

…Приехав к себе в ангар, Меглин первым делом налил полный стакан вина, а затем нашел старенький диктофон и поставил диск с «посланием». Прослушал его раз, два. Потом стал повторять, фразу за фразой:

– Жизнь – цепочка ходов…

– Ты раз за разом делал не те…

– Ты себя предал… предал…

Он допил бутылку. Взглянул на свои руки – и вдруг явственно увидел на них засохшую кровь. Но это была уже не кровь его матери. Он погрузился в новый пласт воспоминаний…

…Родиона, которому не так давно исполнилось девятнадцать, ведут по коридору отделения милиции на допрос. Ведут в наручниках – относятся с явной опаской. И на руках у него – засохшая кровь.

Его вводят в кабинет, где ждет Григорьев. Только теперь он уже не капитан, а полковник и, судя по тому, как обращаются к нему милицейские чины, весьма важная шишка. На столе в кабинете лежит перочинный нож в пластиковом пакете – тот самый. Вещественное доказательство…

Когда Родиона вводят в кабинет, Григорьев спрашивает следователя:

– Вы что, даже помыться ему не дали? Наручники с него снимите. А теперь выйдите.

Когда они остаются вдвоем, Григорьев берет с подоконника чайник, и Родион, стоя над урной, смывает с рук кровь. Потом они садятся по разные стороны стола, и Григорьев спрашивает:

– Как ты его узнал-то? Столько лет прошло…

– Я просто почувствовал, – отвечает Меглин.

– Почему нам не сообщил?

– Вы уже один раз обещали мне его поймать, – напоминает Родион. – И расстрелять. Помните? А теперь он не прятался. Наоборот, уважаемым человеком стал. Здешние менты у него из рук ели. И я решил: в этот раз – сам. И не смотрите на меня так, я вашу работу выполнил.

– А других двоих за что? Чем они провинились?

– Вы их не оправдывайте, это бандиты.

– Ты за это каждому по двадцать ножевых нанес? Ты думал, тебе все теперь можно?

– Он родителей моих убил!

– Это не повод, чтобы самому убивать. Ты стал таким же, как он. Он победил, понимаешь?

– Нет, он не победил, – убежденно отвечает Меглин. – Он сейчас мертвый.

Полковник молчит, потом спрашивает:

– Скажи честно, когда убивал – что чувствовал?

Родион ненадолго задумывается и отвечает:

– Легче стало. Я столько лет на себе это носил. А сейчас сбросил.

Полковник еще некоторое время разглядывает убийцу, потом выходит в коридор и говорит:

– Забирайте его, я закончил.

…В камере смертников сидят двое: Родион и полусумасшедший татарин. В коридоре слышатся шаги. Родион напрягается, и сосед это замечает.

– Ты, Родя, не бойся, – с кривой улыбкой произносит он. – Они днем не придут. Вечером придут. Чтобы потом выпить сразу. Тяжело им убивать-то. Это нам, Родя, легко.

– Заткнись! – зло отвечает Родион.

– Боишься? – усмехается татарин. – Боишься…

Внезапно дверь камеры открывается, заходят несколько человек, среди них – Григорьев.

– Этого уведите, – говорит он, указав на татарина.

Когда крики «Нет, нет, не хочу!» стихают и они остаются вдвоем, Григорьев произносит:

– Сядь, Родион.

Меглин садится.

– Парень ты умный, объяснять долго не буду, – продолжает полковник. – Есть два варианта. Или тебя выведут отсюда, как его, и ты больше не вернешься. Или попробуешь искупить вину.

– Как?

– Работая у нас.

– Кем?

На этот вопрос Григорьев не отвечает. Спустя некоторое время они уже выезжают из ворот тюрьмы.

– С днем рожденья! – поздравляет своего пассажира полковник (он ведет машину). И, видя его удивление, поясняет:

– Официально приговор приведен в исполнение сегодня утром. Так что можно сказать, что ты родился заново.

Они едут долго. Наконец сворачивают с шоссе на грунтовку и подъезжают к обычному шлагбауму, возле которого стоит человек в камуфляже без знаков различия. За ним виднеются несколько построек казарменного типа.

– Здесь ты пройдешь курс физической подготовки, – объясняет Григорьев. – Время сейчас непростое, всякая мразь из углов повылезла. А у нас руки связаны. Ничего не поделаешь – закон. Но иногда приходится выбирать – закон или справедливость. И тогда вступаешь ты…