— Поверь, мне это неизвестно. Могу сказать одно: утечка информации была полная. Жди чего-то подобного и по линии Игоря Николаевича. Хотя это лишь мои догадки. Еще… Как сделать поджог, объяснил я, а вот кто исполнил — не в курсе. Поверь, у меня не было иного выхода. Мы ввязались не в свое дело. Ведь зеленый кардамон, да и камни — удел специфических организаций. У них свои методы. Мой совет: не лезь в это дело. Исправить уже ничего нельзя, а испортить себе жизнь ты можешь.

— Мне твоих советов не надо. Что-то похожее я уже слышал. Последнее… Грин кардамон можно получить на нашей сушилке?

— В промышленных масштабах не получится. А по-другому нет смысла. Я же тебе говорю: не лезь в это дело. Считай, что тебя поучили. Уверяю, тебе не отмыться. Забудь о Танзании и потраченных деньгах. Это самое малое, что ты мог потерять.

— Набить бы тебе рожу. Смотреть на тебя противно. Как ты мог… Черт с тобой. Поглядишь — интеллигентская картина, разглядишь — скотина. Если в тебе осталась хоть капля совести, обещай о кардамоне ни с кем, пока болеешь, не говорить. Мне нужно немного времени, чтобы спокойно разобраться в ситуации и попытаться что-то спасти. Обещаешь?

Боря промолчал, но глаз не отвел. Родика поразило такое поведение достаточно слабохарактерного, по его мнению, человека. Он смотрел Боре в глаза и не видел там ни страха, ни раскаяния, ни растерянности. Это поразило Родика. Перед ним находился человек, совершивший больше, чем предательство, — подлость и мерзость. Однако он не раскаивался. Понять такое Родик был не в силах.

— Ладно, прощай, — презрительно сказал он. — Слепому и свет — темнота. Не дай бог тебе еще со мной встретиться… Твоим позвоню… Мне даже жаль тебя. Как ты будешь с этим жить?..

Родик увидит Борю спустя много лет. Проезжая как-то мимо метро «Щелковская», он боковым зрением поймает знакомую фигуру, облаченную во все тот же или очень похожий на тот же плащ. Родик инстинктивно нажмет на педаль тормоза, но, подумав, проедет мимо. Переведя взгляд в зеркало заднего вида, он будет изучать лицо человека, предавшего и обокравшего его, надеясь найти какие-то ужасные следы наказания или хотя бы раскаяния. Однако ничего такого он не заметит. По улице будет идти вполне успешный и довольный собой человек приличного и интеллигентного вида.

«Что есть преступление, подлость, непорядочность, нарушение Божьих заповедей? Что есть наказание? Где предел, придуманный Достоевским? — расчувствовавшись, задаст Родик сам себе вопросы, которые много веков мучают человечество. Воспоминания нахлынут на него, и он сам себе ответит: — Вот идет по улице человек, совершивший смертный грех. У него есть дети, жена, вероятно, друзья. Они его любят, уважают. Он сытно ест, получает блага, может быть, любит и любим. Вероятно, нашел какой-то компромисс с совестью. Мусульмане считают, что Бог наказывает человека, заставляя его повторять недостойные поступки до тех пор, пока тот не дойдет до последней черты и не перестанет существовать как человек. Похоже, это правда… Однако интересно, сколько еще подлостей сделал Боря и сколько сделает, пока дойдет до этой черты? Сколько же таких людей бродит по планете? Скольких людей они ошельмовали? Может, так и надо? Может, это и есть жизнь? Справедливо ли это? Ам ейден дас зайн…»[3]

Перестав различать фигуру в плаще, Родик постарается больше не думать об этом подобии человека, а доехав до следующего перекрестка, переключит мысли на решение текущих проблем. Ведь их так много. Ведь жизнь быстро бежит вперед. Ее — эту жизнь — надо проходить, стараясь не оборачиваться. Некогда. Время не повернуть вспять. А воспоминания… Воспоминания станут полезны потом, когда жизнь замедлит свой бег, и захочется написать мемуары.

Действие — это противоядие от отчаяния.

Д. Баэз

Михаил Абрамович ждал Родика в машине. На его вопросительный взгляд тот ответил коротко: «У него малярия. Будут долго лечить. Тебя домой отвезти?» Михаил Абрамович неопределенно кивнул. Всю дорогу они молчали. Прощаясь, Родик спросил: «Что будем делать?» и тут же понял глупость вопроса. Делать было нечего. Все случилось еще много месяцев назад, а сейчас просто логически завершилось. Что-то исправить было трудно, оставалось лишь попытаться минимизировать ущерб.

— До завтра, — поправился Родик. — День потеряли. Лучше бы я с ребятами досовещался. Вопросов тьма. Галине Моисеевне привет.

— Ты тоже своим привет передавай. Ты с утра где?

— В офисе. Буду начинать новую жизнь. Сегодня водки напьюсь, а завтра начну. Кстати, подумай, с кем ты. Похоже, коллектив разваливается. Да и совместные предприятия все, считай, лопнули. С Гришей после этого меня ничего не связывает. Более того, не стану от тебя скрывать: у меня есть большие подозрения по поводу его участия во всех этих событиях.

— Ты что? Гриша — очень порядочный человек. Я тебе не рассказывал, как он меня в тяжелую минуту поддержал? Совершенно бескорыстно.

— Я про Борю тоже так думал… Уверяю тебя, все намного сложнее. Тут еще вспомнился твой каменный прибор. Помнишь, во время ГКЧП отвалилось две детали? Я хоть и не суеверный, а сегодня это в голову пришло — как раз два из шести. Символично.

— А почему насчет других у тебя нет подозрений? Например, насчет меня. Ведь детали прибора не поименованы. Может быть, второй — это я. Да и нефрит — мой камень.

— Про чертовщину — это так… К слову пришлось. Что касается тебя — я не сказал, что подозрений нет. Все может быть, но маловероятно. Думать об этом я думаю, но действовать по системе «уничтожить все, заодно и врача» нецелесообразно. Я ценю тебя, твоя голова мне очень нужна. Ты надежен. Однако выбор за тобой. Решай. Время есть. Во всяком случае, до приезда Гриши… На сегодня хватит переживаний. Я поехал домой…

В офисе на рабочем столе Родика лежала записка и факс. Из записки следовало, что вчера его целый день разыскивали по поручению директора противогазного завода. Потом прислали факс. Просили срочно связаться. Родик перелистал страницы факса. Это был проект договора о сотрудничестве.

«Быстро среагировали, — подумал он. — Надо внимательно изучить. Переговорить с Ключевским. Чем черт не шутит, вдруг получится. Да и к Лиде поездить не помешает. Приятное с полезным…»

Родик набрал номер телефона Ключевского. В трубке сначала раздался характерный щелчок определителя номера, потом послышались длинные гудки и голос Вадима Николаевича:

— Родион Иванович! Очень, очень рад вас слышать. Есть новости?

— Я получил проект договора о сотрудничестве с заводом. Надо проработать. Приезжайте часикам к двум. Запремся и покумекаем, — ответил Родик.

— Ровно в два буду. Спасибо. До встречи.

Положив трубку, Родик углубился в изучение факса. Потом набрал рабочий телефон Лидии Степановны и почти мгновенно услышал знакомый голос.