Итак, дон Диего изнывал на берегу в ожидании известий из района боев. Ненависть к племяннику ничуть не вытеснила и не заменила собой его звериной страсти к белокурой англичанке. Даже наоборот, ненависть и любовь, подстрекая друг друга, все больше разрастались в душе чувствительного монстра. Можно себе представить, как он обрадовался…

Но по порядку.

Однажды, когда дон Диего валялся без камзола и сапог на ковре в своей комнате, пил портвейн и развлекал себя видениями казни своего племянника, ему доложили, что его желает видеть дон Леонардо, алькальд Гаити. Даже ради такого гостя дон Диего не пожелал вставать, но впустить его разрешил.

Дон Леонардо, прекрасно осведомленный о странностях этого престарелого идальго, ничуть не удивился и не обиделся, застав его пьяным на ковре.

— Говорите, дон Леонардо. Пусть моя поза вас не волнует.

— Ваша поза меня действительно не волнует, мне просто интересно знать, как вы сможете в этом положении прочесть письмо, которое я вам принес.

— Не хочу я читать никаких писем, дон Леонардо, не до того мне сейчас.

Гость улыбнулся как человек, уверенный, что рано или поздно он победит в возникшем споре.

— Но тем не менее, дон Диего.

Кряхтя и ругаясь, хозяин встал, велел принести еще свечей, разломил печати на поданном ему конверте. Письмо на самом деле оказалось стоящим того, чтобы его прочитать. В нем предлагалось ему, дону Диего де Амонтильядо и Вильякампа, возглавить эскадру из шести галеонов с целым полком на борту для уничтожения пиратской нечисти, осадившей богоспасаемый город Санта-Каталану. Больше всего удивила дона Диего подпись: она состояла из одного, очень хорошо ему известного слова — Филипп.

— Да, да, это подпись Его Величества, — подтвердил дон Леонардо, увидевший, что глаз хозяина вперился как раз в подпись.

Первой реакцией дона Диего было послать и короля, и дона Леонардо к дьяволу на рога с их лестными предложениями. Он не забыл, как его вышвырнули с королевской службы за излишний патриотизм и с присовокуплением каких эпитетов его имя склонялось в коридорах Эскориала. Теперь эти умники в кружевных жабо опять хотят заставить его таскать для них каштаны из огня. Но первая реакция схлынула, и стали видны очевидные выгоды этого назначения. Самое главное — больше не нужно было ждать начала осуществления всех его планов. И планов мести, и планов страсти. Шесть галеонов, тысяча солдат? Если к ним прибавить его собственные силы, то можно было попытаться восстановить справедливость в этой части Мэйна.

— Его Величество высоко оценивает мои качества полководца, — сказал он дипломатическим тоном, вертя в пальцах письмо.

— Равно как и я, — сказал дон Леонардо.

— Его Величество предлагает мне возглавить эскадру, которую он вышлет в Новый Свет.

— Насколько я знаю, она уже в пути.

— Он присваивает мне звание адмирала.

— Возвращает, дон Диего, и я первый поздравляю вас.

Циклоп сложил письмо и несколько небрежно бросил его на стол.

— Когда ожидается прибытие эскадры?

— Думаю, дня через два-три.

— Значит, через неделю мы выступаем.

— Вряд ли люди успеют отдохнуть от такого перехода.

— Отдохнут на поле боя.

Дон Мануэль оценил выдумку Лавинии и оставил на ногах Энтони металлические колодки. Когда алькальд Санта-Каталаны вошел в камеру к своему бывшему другу, тот сидел на куче трухлявой соломы в углу, подтянув к подбородку колени и обхватив их руками.

Дон Мануэль рассматривал пленника с чувством нескрываемого удовлетворения: он сделал прекрасную покупку и вот уже второй день не переставал этому радоваться.

— Вы знаете, о чем я сейчас думаю? — спросил он, присаживаясь на плетеный стул, который внес вслед за ним в камеру дюжий стражник.

— Мне плевать на это.

— Неправда, как бы вы ни ненавидели меня и до какой бы степени ни презирали, вас не может не интересовать то, что я собираюсь с вами сделать.

Дон Мануэль помолчал, выдерживая паузу, — ему казалось, что таким образом его слова наполнятся зловещим содержанием.

— Но пока я ничего еще не решил на ваш счет, пока меня забавляет одна вещь, и даже не вещь, а… проще говоря, помните о тех ста тысячах, что я не получил тогда за вашу голову от вашего отца? Так вот, потом я часто жалел, что сделал это. Наша жизнь могла бы пойти совсем по другому пути.

— Это признание звучит оригинально в устах благородного человека, каким вы себя, очевидно, все еще считаете.

Испанец сделал вид, что не обратил внимания на эту реплику.

— Судьба делает второй виток. Если бы мне кто-то сказал еще месяц назад, что я ради Энтони Фаренгейта пожертвую еще сотней тысяч, я бы рассмеялся в лицо этому человеку. И тем не менее я сделал это.

— Подите вон отсюда.

— Напрасно вы мне хамите. Если бы вы знали, зачем я сюда пришел, вы бы, наоборот, поблагодарили меня.

Энтони высокомерно молчал.

— Так вы что, не хотите знать, зачем я сюда пришел? — удивленно-издевательски спросил дон Мануэль.

— Нет.

— Неправда. Но я не буду обижаться на вашу детскую сердитость. Я разрешаю вам написать письмо вашему воинственному батюшке, который сейчас стоит, как вы, наверное, знаете, под стенами моего города. Пишите, вот перо, вот бумага, а руки у вас свободны.

— Я ничего писать не буду.

— Вы меня не поняли. Будет просто письмо. Никаких упоминаний о выкупе или о чем-то подобном. Ведь сэр Фаренгейт не знал, где вы находились все это время, ему будет приятно узнать, что вы живы, относительно здоровы. Что же вы молчите?

— Нет. — Энтони помотал головой. — Я не стану ничего писать. — Лейтенант не знал, почему он так поступает, но был уверен, что поступает правильно. Бойтесь данайцев — даже дары приносящих! Этот негодяй никогда не предложил бы ему этого, не будь у него какого-нибудь подлого расчета, связанного с этим письмом.

Дон Мануэль встал со своего соломенного трона.

— Зря, поверьте, зря. Я все равно своего добьюсь, просто другим способом. Сэр Фаренгейт узнает, что в моих руках находится не только его дочь, но и его сын.

Троглио с разрешения дона Мануэля остался во дворце до наступления новой темноты, поскольку дела с передачей пленников и выкупом не удалось завершить до рассвета. Доставив Энтони и Тилби в Санта-Каталану, генуэзец выполнил первое задание своей госпожи, теперь он решил попробовать выполнить второе — встретиться с Элен.

Несколько часов он кружил по дворцу в поисках ее покоев, но все время натыкался на молчаливых охранников; они вежливо, но твердо пресекали его попытки попасть туда, куда было не положено. Троглио бесконечно улыбался, извинялся, чувствовал, что выглядит полным идиотом. Ему стало наконец ясно, что без разрешения дона Мануэля поговорить с Элен ему не удастся.