К толпе подошли Хантер и Доусон. Не обращая на них внимания, обличитель продолжал изрыгать брань на голову тех, кто «обманул его» и заманил в эту «испанскую могилу».

— Может быть, ты нам скажешь, кого имеешь в виду? — спросил Доусон.

— Не пытайтесь нам заткнуть рот, ребята! — Оратор сорвал с головы красный платок и стал потрясать им в воздухе.

— Мы говорим чистую правду, — гудел рядом его приятель Робсон.

— Где он сейчас? А? Где наш командир, почему он не хочет прийти сюда, к нам, и поговорить с командой? — надрывался Длуги.

— Он занят делом в отличие от тебя, — сказал Хантер.

— Каким делом? — взвизгнул Длуги. — Результаты его занятий мы скоро почувствуем на своей шкуре. Пусть он придет сюда и скажет, как он собирается спасать наши шеи от петли, которая на них уже почти затянулась? Что он собирается делать?!

— Расстрелять тебя, если ты еще раз без разрешения покинешь свой пост.

Никто не видел, как подошел капитан, и поэтому его слова, сказанные твердым и спокойным голосом, произвели надлежащий эффект.

— Где ты сейчас должен находиться, Эдли Длуги?

— Там, — мрачно сказал бунтовщик, махнув в сторону передовой позиции.

— Тогда почему ты здесь? И почему ты собрал здесь сотню людей, у которых тоже есть обязанности?

Толпа неуютно задвигалась и начала таять.

— Неужели ты думаешь, что, если нам суждено выбраться отсюда, мы сделаем это с помощью твоих воплей?

Людей на центральной площади лагеря становилось все меньше и меньше.

— Я предупреждаю тебя, Длуги, Робсона и всех, кто хочет подрать глотку насчет того, что им не нравится, как ими командуют. Так вот, предупреждаю: такому говоруну я сразу и в полной мере продемонстрирую свой командный метод. — Капитан Фаренгейт достал из-за пояса пистолет и приставил его к животу бунтовщика.

Тот побледнел и тихо пробормотал:

— Ну, так я пойду, капитан?

Прибытие подмоги горожане, естественно, восприняли с восторгом. По-другому отнеслись к этому факту обитатели дворца Амонтильядо. Меньше всего обрадовался молодой алькальд, особенно после того, как он узнал, кто стоит во главе «спасительной» армии. Дон Мануэль слишком хорошо знал своего дядю, чтобы не понимать, какими мотивами тот руководствовался, соглашаясь возглавить эту опасную и рискованную экспедицию против пиратов. Если бы они осаждали любой другой испанский город в этой части света, он бы и пальцем не шевельнул, чтобы прийти ему на помощь. Что было на первом месте — желание отомстить племяннику или желание завладеть Элен? Дону Мануэлю было все равно, исходя из каких соображений дядя будет перерезать ему горло. В том, что он не будет ни секунды колебаться, получив такую возможность, сомневаться не приходилось. Каким образом можно было противодействовать этому Циклопу? Ответ напрашивался сам собой. Разумеется, тот, кто сумеет раздавить пиратскую гадину, и сделается самым авторитетным человеком на острове. Все-таки дон Диего прибыл сюда не во главе своей личной шайки, он привел с собой регулярные королевские части. Офицеры эскадры не поддержат его, если он выступит против алькальда, свернувшего голову корсарской твари. С другой стороны, он сам, дон Мануэль де Амонтильядо, желторотый юнец, по представлениям даже местных военных, должен будет подчиниться своему бывалому дяде, когда тот по трупам корсаров подойдет к стенам Санта-Каталаны и будет в глазах всех освободителем города.

Элен достанется тому, кому достанется власть на острове. Прямых путей к достижению своей цели дон Мануэль не видел. Прямая атака на корсаров не принесет успеха, это он понимал лучше, чем кто бы то ни было, — та неудачная вылазка сквозь туман служила постоянным напоминанием. Нужно было придумать что-то неординарное.

Подчиненные алькальда с появлением столь солидной подмоги стали проявлять признаки профессионального беспокойства. Они считали, что, если ударить одновременно с двух сторон сразу всеми силами, корсары уж точно не устоят. Всех лишь одно смущало: дон Диего не спешит прислать человека для того, чтобы скоординировать действия обеих испанских армий. Дон Мануэль не спешил рассеивать недоумение своих подчиненных, он-то слишком хорошо знал, почему не спешит его дядя. Делиться победой для него было так же невозможно, как делиться женщиной.

Дон Мануэль понимал, что на него все смотрят с ожиданием — когда он сам пошлет своего гонца к своему родственнику? Еще день-другой, и его бездействие начнет вызывать подозрение. Нежелание договариваться с дядей могло навести на мысли о том, что существует тайная договоренность с будущим тестем. И так уже многие вслух высказывали неудовольствие по тому поводу, что вынуждены проливать кровь из-за того, что одному молодому шалопаю приглянулась английская девчонка.

Когда стало невозможным более откладывать принятие мер, дон Мануэль вызвал к себе Педро, своего давнего слугу и, безусловно, преданного человека. В присутствии своих офицеров он велел ему этой же ночью на лодке переправиться в лагерь дона Диего и передать письмо, в котором будет изложен подробный план совместных действий. План этот он предложил подробнейшим образом обсудить на заседании военного совета Санта-Каталаны я согласился почти со всеми предложенными поправками.

После этого он имел со своим клевретом приватный разговор.

— Ты понимаешь, что ты должен сделать?

— Да, сеньор.

— Повтори.

— Я высажусь на берег на северной оконечности острова.

— Правильно.

— Найду зимнюю виллу сеньора Франсиско.

— Правильно.

— И буду скрываться там до тех пор, пока здесь все не закончится.

Педро отвечал бодро и уверенно, он не скрывал, что задание ему нравится.

— Правильно, Педро, правильно. Вот тебе ключ от потайного подвала, там не слишком комфортно, но зато вполне безопасно. Там ты найдешь, чем скрасить твое затворничество.

Через два дня дон Диего, как бы подыгрывая своему племяннику в его отношениях с офицерами Санта-Каталаны, самостоятельно атаковал лагерь корсаров. После небольшой артиллерийской подготовки его пехота пошла во фронтальную атаку. Но на неровной местности, усыпанной валунами и вывороченными корневищами поваленных недавним штормом деревьев, строй пикинеров сразу же нарушился. А испанец вне строя беспомощен, как ребенок. Корсары контратаковали со свойственными им яростью и решительностью. В рукопашной схватке погибли не только около сотни испанских солдат, но и все надежды их командира на одностороннюю победу. Только поспешное бегство под защиту своих батарей спасло войско дона Диего от полного разгрома. Дон Мануэль, внешне изображая скорбь, внутренне ликовал.

— Вот видите, — говорил он дону Отранто, главе магистратуры Санта-Каталаны, и командору Бакеро, угрюмому артиллеристу, состарившемуся на колониальной службе, — мой дядя продемонстрировал свое отношение к идее совместных действий.