– У нас рация не… нет связи, в общем, – ответил майор.

– Как вовремя! – и я поспешил к «ЗИМу».

Сел, выключил приёмник, тронул со второй, объехал сцепившиеся автомобили и – в город. Строго на шестидесяти.

Через два километра поравнялись со стоящей на обочине милицейской «Волгой».

– Остановись, Миша, – распорядился Стельбов.

– Нет, Андрей Петрович. Нельзя. Взрослые мальчики, ваш полковник и водитель. Отобьются, если что, – и, не снижая скорости, я миновал автомобиль.

– Никто из него даже не вышел. Странно? Здесь много странного… У вас, Андрей Николаевич, пистолета, часом, нет?

– Зачем мне пистолет? – вопросом на вопрос ответил Стельбов.

– В стародавние времена, при царском режиме, чиновникам полагалось оружие. Шпага. Как элемент парадного вицмундира. Больше для красоты. Никакой надворный советник фехтовать не учился. А всё же приятно, когда есть шпага.

– Сейчас не прежние времена, – ответил Стельбов.

– Именно. Шпага сейчас и совсем ни к чему. А вот пистолет бы пригодился. У меня «беретта» есть, да жаль, в Триполи осталась.

Но вот что я нашел на снегу около «Чайки», – я поднял левую руку и показал, не оборачиваясь. На дорогу смотрю.

– Пистолет?

– «Макаров», да. У вашего водителя был «Макаров»?

– Да.

– Видно, вылетел из автомобиля в процессе столкновения.

– Ты должен был его отдать…

– Кому?

– Майору.

– В ситуации неопределенности следует действовать по обстановке, полагаясь на опыт и здравый смысл, – сказал я.

– Это откуда?

– Каддафи написал наставление для Капитанов Ливийской Революции.

– Мы не в Ливии.

– Но в ситуации неопределенности. Майор самоустранился, иначе его поведение трактовать нельзя. Полковник… чёрт его знает, что делает полковник. Со мной две женщины и кандидат в члены Политбюро. «В этой ситуации я решил, что нельзя оставлять оружие бесхозным, и изъял его с места происшествия с тем, чтобы впоследствии передать представителям власти», – сказал я нарочито протокольным голосом.

– И ты передаёшь пистолет мне?

– Как представителю власти. По первому требованию, да. Но лучше он пока побудет при мне. До прояснения ситуации.

– Прояснение ситуации… Ты хоть стрелять-то умеешь, Чижик?

– Чижик очень хорошо стреляет, папа, – сказала Ольга.

– И в человека сумеет выстрелить?

– В хорошего человека почему не выстрелить, – ответил я. И убрал пистолет в перчаточный ящик.

Не забрал его Стельбов. Не забрал.

Никто не догонял, никто не ехал навстречу. Мы молчим, только мотор урчит.

Доехали до поворота на Сосновку.

– Едем в город, – опять начал командовать Стельбов.

– Если вас поджидают, то как раз у города, – возразил я. – Едем домой, там вы сможете вызвать хоть роту милиции. И в Москву позвонить.

– В Москву?

– Ну, я не знаю, как там у вас положено. Но покушение на первого секретаря обкома – дело союзного значения, мне так думается.

Доехали до поселка. У ворот охраняемой территории нас никто не встретил. Пришлось выйти. Охранник дремал в будке. Хоть живой, а то всякие мысли приходят.

Разбудил невежливо.

Нет, расслабились все, распустились. Не верят в плохое. А оно рядом, на расстоянии вытянутой руки, плохое.

– Девочки идут со мной, – не терпящим возражения тоном сказал Стельбов.

А я опять поперёк:

– У вас опасно, Андрей Николаевич. А у меня – нет. Кому нужен Чижик? Они же не в «ЗИМ» врезались, а в «Чайку». Если идёт охота, то за вами.

– У меня охрана.

– Это от хулиганья охрана. А не от… не знаю, от кого. Девочки, заблокируйте двери. Если что – уезжайте в город.

Ни девочки, ни Стельбов спорить не стали. Может, просто устали.

Я вышел из машины, не забыв пистолет. Лиса села на мое место.

– Я вас провожу, – сказал Стельбову.

Он промолчал.

Мы прошли к стельбовской даче. Хорошо быть соседями, не близко, не далеко.

Стельбов нажал кнопку звонка.

Через минуту открылась дверь.

– Вы, Андрей Николаевич? Я вашей машины не услышал. Заходите, заходите.

– Всё в порядке, Паша? – спросил Стельбов.

– Да, конечно.

– Тогда, Миша, ступайте. Отдыхайте. Я к вам утром зайду.

И я пошёл отдыхать.

А пистолет-то Стельбов у меня опять не забрал.

Вернулся к «ЗИМу», позвал девочек:

– Пора и нам – домой. Баиньки. У нас тихо и покойно.

Лиса поставила машину в гараж чётко, аккуратно. Нервы в порядке.

– Что это было, Чижик? – спросила Ольга, когда мы перевели дух.

– Сами видели. Дорожное происшествие со смертельными исходами.

– Но ты вел себя так, словно…

– Словно это покушение, – закончила Лиса.

– Таков протокол. Любое происшествие с политиками, особенно с крупными политиками, следует трактовать как покушение, пока не будет доказано обратное. Муаммар в этом разбирается, уж поверьте. Всегда лучше перебдеть, чем недобдеть.

– Павел в доме?

– И Павел, и Пелагея. За Андрея Николаевича не волнуйтесь. Он в безопасности, – заверил я.

И в самом деле, через десять минут к воротам дачи Стельбова подъехали две «Волги». Подкрепление – полдюжины вооруженных автоматами людей в военной, не милицейской, форме. Павел впустил одного. Посмотрел в нашу сторону и махнул рукой, мол, не бойтесь, это свои.

А я и не боялся.

Отошёл от окна.

– Идите спать.

– А ты?

– А я тут, на диване. Вдруг будут какие вопросы у милиции, и вообще…

– Это не милиция, – девочки тоже смотрели в окно.

– Тем более.

И они пошли в спальню. А я – на диван гостиной. Хороший диван. Большой. Немецкая работа.

Время к трём. А в три часа… Нет, я свыкся с собственными странностями, и теперь воспринимаю их спокойнее, чем прежде. Ну, призраки являются, ну, видения – мало ли что кому является. Главное – помалкивать и не подавать виду. Ломоносову было видение, Гамлету, императору Павлу – это те, о которых мы знаем. Менделееву его знаменитая таблица во сне явилась – и что плохого?

В окне я не только автоматчиков увидел, но и Колю Васина, студента нашего института. Учиться вместе нам не довелось – сразу повезли на картошку, там он и погиб. А теперь является в виде Духа Места. Охраняет мой дом. Ясно, что это какая-то уловка моего мозга, и только, но что вижу, то вижу. Коля тоже мне помахал рукой: любимый город может спать спокойно.

А в три пополуночи я снова увидел любимый город в огне. Снится во сне, снится и наяву: Черноземск наш горит и сгорает. Не сейчас, потом, не скоро. Но сгорает. И я вместе с ним. Такой вот кошмар. Наяву, правда, переносится куда легче, потому я стараюсь проснуться до трёх. Или, как сегодня, вовсе не засыпать. Тоже, думаю, игры подсознания. Тысячи ядерных бомб там, тысячи ядерных бомб здесь, а если в первом акте на стене висит ружье, ближе к финалу оно может