Полосатый, разумеется, пришел «как есть» — всё в той же рубашке, всё в тех же штанах. Переодеваниями он себя утомлять не стал, хотя, конечно, для него переодеться во что-нибудь проблемой не было.

— Таенн, сколько там до Нового года? — спросила Айрин.

— Телевизор пишет, что еще два часа, — сообщил Таенн. — Сейчас пойду, проверю выход на улицу. Может, уже можно. Вообще, снег просто бесподобный получился. В горах он какой-то не такой, да, Орес?

— Совершенно не такой, — согласился тот. — Вроде бы холодный, а от него не мерзнешь. Несерьезно как-то — идешь по леднику, ночью, в одной майке, а тебе… никак. Ни холодно, ни жарко. И это немножко обидно.

— А тебе бы хотелось, чтобы стало холодно? — спросила Янина.

— Хотелось бы, — тут же ответил Орес. — Еще как хотелось бы! Кстати, а где девчонки? Сколько можно торчать на кухне?

Вера и Соня ушли на кухню уже минут двадцать назад — сказали, что хотят соорудить некое фирменное секретное блюдо. Над чем они там колдовали, они не сказали никому.

— Таенн, ты пока что посиди, — предложил Феликс. — Кажется, они возвращаются.

И точно — не прошло минуты, как в гостиную торжественно вступила Соня, которая несла на вытянутых руках большое блюдо, посреди которого… горел небольшой костер. По крайней мере, так показалось Айрин. Следом шествовала Вера, с трудом удерживающая в руках четыре темных пузатых бутылки.

— Торт-мороженое фламбе! — возвестила Соня, ставя блюдо на стол. — Сверху горит, снизу мороженое. Скорее разбирайте, растает же!

— А к нему — ликер из голубики, охлажденный в снегу, — добавила Вера. — Кажется, уже можно выходить на улицу, народ. По крайней мере, окно я открыла запросто, а за окном — настоящая зима и снег.

* * *

На улицу отправились после торта — до торжественного момента больше часа, а значит, времени, чтобы погулять, более чем достаточно. Полосатый живо наколдовал всем теплые куртки и сапоги, и компания дружно высыпала в заснеженный двор.

Больше всего снегу, конечно, обрадовали гуарды и фамильяры. Даже флегматичный Мальчик, и тот скакал в снегу, как маленький щенок, а серьезный Шилд словно бы превратился на время прогулки в шаловливого котенка, Айрин еще никогда его таким не видела.

Орес и Гар тут же затеяли игру в снежки, к ним моментально присоединилась Унара, затем Вера с Соней, а через пять минут снежками кидались уже все, причем самым метким оказался, как это ни странно, Феликс — после его атак каждый атакуемый был вынужден вытряхивать снег из-за шиворота. Янина кидаться снежками стеснялась, но в охотку лепила снежки для сражающихся, и укладывала их пирамидками, тут и там. Таенн сбегал в дом, и приволок оттуда объемистую пачку бенгальских огней, и вскоре все, забыв про снежную баталию, уже стояли с этими огнями в руках, и Айрин на секунду показалось, что во двор ее дома упали самые настоящие звезды, и висят над самой землей, разбрызгивая длинные, лучистые искры.

* * *

— …Уф, здорово душу отвели, — сообщил Гар, когда они раздевались в прихожей. — Давно я так… не отрывался. Блин, теперь ноги мокрые.

— Высохнешь, — пообещал Полосатый. — Ты мне зачем снег в капюшон сунул?

— Хотел посмотреть на выражения твоего лица.

— Ну и как?

— Шикарно! Полосатый, ты, когда сердишься, просто великолепен! — заверил Гар. — Я и не знал до этого, что ты умеешь сердиться. А ты, оказывается, умеешь. Да еще как.

— Вот пойдем в следующий раз на улицу, я тебе тоже что-нибудь в капюшон положу, — пообещал Полосатый. — Будешь у меня знать…

— Ладно вам, ладно, — вмешался Феликс, аккуратно влезая между спорщиками. — Мир и дружба, мальчики.

— Ты вообще молчи, снайпер, — прочувствованно сказал Гар. — Если бы мы были живые, я бы ходил с двумя подбитыми глазами. Благодаря тебе.

— Правда, Феликс, как ты так ловко кидаешься? — спросила Айрин.

— Я же тебе говорил, — усмехнулся тот в ответ. — Я просто правильно прикладываю усилие. Не туда, куда кажется правильным, а туда, куда нужно.

— Но к снежкам ты руками прикасался, — поддела его Айрин.

— Это пустая формальность, — возразил Феликс. — Ух, что-то я замерз. Пойдемте скорее греться. Таенн, Айрин, я бесконечно вам благодарен. Чудесная идея, просто самая что ни на есть расчудесная. Жаль, что мы редко объединяемся. Вот если бы собрать человек пятьсот, да заморозить море… Впрочем, сейчас это неважно. Сейчас всё неважно. Какая чудесная ночь…

* * *

— Двадцать минут осталось. Так, нужно сделать телевизор погромче, — предложил Таенн. — Мне говорили, что обязательно нужен телевизор.

— Кто тебе это сказал? — удивилась Соня.

— Кто надо, тот и сказал. Нужен телевизор, и кто-то, кто будет по нему обещать, что в следующем году всё будет хорошо, — объяснил Таенн. — Поскольку у нас такого нет… обещателя… пришлось его сгенерировать. Он у нас будет, но туманный.

— Лидер должен обещать, — сообщила Унара, отпивая из бокала ликер. — Ой, забористый какой! Сейчас напьюсь, и танцевать пойду… Вот я помню, у нас лидер обещал всегда. Мордатый такой мужик был, здоровенный… на полтелевизора. И таким голосом говорил, густым, важным.

— А что он говорил? — с интересом спросила Янина.

— А я что, помню? — Унара пожала плечами. — Ну, вроде, говорил, что год был типа что трудный, но все были молодцы, и дальше всё будет хорошо. Как-то так, кажется. Да неважно, что он говорил. Сказать что угодно можно. Важно, как говорил, и когда.

— Вот! — Таенн наставительно поднял палец. — Вот я слышал ровно ту же самую версию. Спасибо, Унара.

— Да не за что, — покровительственно усмехнулась та. — Давайте вино открывайте. Надо старый год проводить.

Как же хорошо было сейчас всем за этим добротным круглым столом! Айрин сидела между Таенном и Соней, и украдкой разглядывала своих гостей. А гости блаженствовали. Гости пили вино, говорили друг с другом, лица их, освещенные елочными огнями, выглядели таинственно и празднично, и Айрин вдруг почувствовала, что вот он, тот самый волшебный момент, которого она оказалась лишена в той жизни, о которой помнила сейчас столь мало. «Это мой Новый год, — думала она. — Наверное, самый счастливый мой Новый год за все времена. Как же хорошо! И как все счастливы. Они ведь все радуются… чему? Неужели тому, что хоть ненадолго перестали быть заложниками вечного лета? Или тому, что вспомнили о том, что время — существует, ведь тут его почти нет, а это, наверное, неправильно. Даже Янина, и та словно оттаяла и ожила, ведь почему-то мне ее жальче других, наверное, потому что она горче всех раскаивается в том, что сделала. Хорошо, что Таенн придумал этот Новый год, и хорошо, что мы её позвали. Нет, всё-таки очень здорово, очень… как приятно, что все такие счастливые».

— Давайте бумажки писать, — предложила Вера. — Орес, кинь мне карандаш. Я, пожалуй, напишу, что хочу…