– Как поживаете, донья Фреде? – раздался сзади мужской голос.

Амалия кинулась на шею своему Пабло.

– Ну ладно, голубки, воркуйте без меня. – Соседка спустилась с крыльца в сад.

Пабло закрыл дверь.

– У тебя что-нибудь получилось?

– У меня все получилось. Мне теперь не нужно возвращаться в порт.

– Да как же?..

– Я виделся с матушкой.

Вот это новость! Сбежавшим влюбленным помогала только Рита, но певица не могла предложить им многого – разве только советы.

– Ты с ней разговаривал?

– Нет, она только это передала.

Пабло вынул из кармана сверток, а из него две вещицы, сиявшие, точно жемчуг в вечернем свете. Амалия приняла их обеими руками. Это и вправду были жемчужины.

– Что это?

– Мама дала. Они принадлежали моей бабушке.

– А что скажет отец, когда узнает?

– Он не узнает. Маме удалось сохранить кое-какие драгоценности, когда они бежали из Китая. На корабле у них украли почти все, но она спрятала ожерелье и отдала его папе уже на Кубе, а эти сережки никогда ему не показывала, потому что решила сохранить на черный день.

– Они, наверно, дорогие.

– Хватит, чтобы начать то дело, о котором мы говорили.

Амалия смотрела на серьги. Ее мечтой было открыть нотный магазин, где продавались бы и инструменты. Она провела детство среди музыкальных записей и тех, кто ими занимается, – это была давняя страсть дедушки, которой заразился и ее отец.

– Как бы то ни было, нужно занять денег.

– Теперь мы сможем это сделать, – заверил Пабло.

Она открыла глаза и, еще не встав с постели, увидела, что Мартинико сидит на полке из кедра и болтает ножками, колотя пятками по благородному дереву. Амалия почувствовала толчок изнутри и положила руку на живот. Ребенок шевелился. Она посмотрела домовому в глаза и ощутила трогательную нежность.

Амалия услышала, как Пабло молится перед статуей Сан-Фан-Кона. Такое благочестивое отношение к предкам было для девушки подтверждением любви и придавало ей уверенности. Запах ладана напомнил ей тот день, когда они обменялись брачными обетами. Вместе с Ритой и еще несколькими друзьями они поехали на кладбище, где лежали останки покойного прадедушки-мамби. Пабло поджег благовонные палочки, помахал ими перед ее лицом, бормоча что-то на смеси испанского и китайского. Потом он воткнул палочки в землю, чтобы дым отнес его молитвы на небо. В тот вечер молодожены устроили для друзей ужин в «Пасифико». Пиво мешалось со свининой в кисло-сладком соусе, а рисовое вино – с кубинским кофе. Рита подарила им договор на заем, о котором они мечтали, с ее собственной подписью в качестве поручителя.

Вот так они и открыли свой магазин на оживленном перекрестке улиц Гальяно и Нептуно. С тех пор Пабло каждый день вставал в шесть часов, шел на склад забрать заказанные товары, приходил в контору и обзванивал клиентов. Днем он торговал в магазине и принимал специальные заказы, а в семь вечера возвращался домой, убедившись, что оставил дела в полном порядке.

– Любовь моя, я ухожу, – сказал Пабло из коридора.

Это предупреждение развеяло остатки сна. Нужно одеться и заступить на место мужа: сегодня он едет в порт, чтобы забрать важный груз. Амалия быстро встала с постели, и Мартинико испарился с полки, чтобы возникнуть рядом с хозяйкой, держа в руках сандалии, которые она искала. Женщина не уставала поражаться услужливости домового, которая проявилась с началом ее беременности. Амалия торопливо оделась и позавтракала. Вскоре она уже шагала к дому на углу.

Луйанó был бедным кварталом, населенным рабочими, учителями и служащими, которые стояли в самом начале карьеры или открывали дело в ожидании, что время – или поворот судьбы – предоставит им возможность переехать. Амалия любила эти тихие солнечные улочки. Ей не составляло труда добраться до района Центральной Гаваны, где находился их магазин. Она была счастлива: замужем за Пабло, ждет первенца и занимается делом, о котором мечтала всю жизнь.

Женщина села в автобус, доехала почти до Набережной, а уже через полчаса подняла металлические жалюзи, открыла стеклянную дверь и включила кондиционер. На стенах висели гитары и бонго[36]. В витринах, задрапированных черным атласом, лежали ноты в кожаных и картонных обложках. Два рояля – черный и белый – занимали основное пространство слева. Справа в углу стоял проигрыватель. Амалия нажала на кнопку, и голос Бенни Море наполнил утро страстью: «Сегодня, как и вчера, я так же люблю тебя, всегда…» Амалия вздохнула. Бенни пел как ангел, пьяный от печали.

Колокольчик на двери возвестил о приходе первого клиента. Точнее, двух: супружеская чета спросила ноты для рождественских вильянсико. Амалия предложила на выбор полдюжины партитур. После долгих споров и торгов супруги приобрели три. Почти сразу вслед за ними появился подросток, испробовал несколько кларнетов и остановился на самом дешевом.

Колокольчик снова зазвенел.

– Донья Рита!

– Решила тебя навестить, доченька. Вспомнила, что сегодня в порт приходит груз, и подумала, что застану тебя одну. К тому же ночью я видела сон и теперь хочу посмотреть кое-какие ноты.

– Рассказывайте.

– Мне снилось, что мы с тобой пришли к Диноре…

– К той гадалке?

– Да, но в этот раз я сама раскладывала карты и предсказывала будущее. Я все видела так ясно! И я уверена, все именно так и будет… Ты тоже была в этом сне.

– И что вы увидели?

– Самое скверное, что этого я не помню. Но я была предсказательницей. Я смотрела в карты, и в голове у меня представлялось. И вдруг я почувствовала руку на своем горле – она меня душила. И когда я совсем уж стала задыхаться, то проснулась.

– Да, но при чем тут ноты?

– Я недавно читала про новую оперу Менотти. Она называется «Медиум» или как-то похоже. Не знаю, но я почувствовала необходимость посмотреть ноты[37].

– У меня здесь есть список композиторов, а еще список недавних названий…

– Лучше по названию.

И женщины под вздохи «Обезумевших от мамбо» и горестной «Жизни» взялись просматривать список.

– Вот она! – воскликнула Рита. – «Женщина-медиум» Джанкарло Менотти. Сколько стоит?

– Для вас бесплатно.

– И слышать не желаю! Если ты будешь вместо бизнеса заниматься благотворительностью, тебе скоро придется просить милостыню, а я не для этого ставила подпись в банке.