– Я не могу брать с вас деньги после того…

– Если не согласишься, я не возьму партитуру, и тогда мне придется покупать ее в другом месте.

Амалия назвала цену и приготовила упаковочную бумагу.

– Не понимаю, зачем мне это нужно, – призналась Рита, протягивая деньги. – Я уже давно даже сарсуэлу не пою, но в конце концов… Быть может, сон мой как-то связан с бронхитом, который ночами не дает мне дышать.

Певица ушла с нотами под мышкой, и Амалия решила привести в порядок каталоги. По звуку второго колокольчика она поняла, что Пабло вошел через заднюю дверь, но тут в магазине появился очередной покупатель. Обслужив его, Амалия заглянула в подсобное помещение:

– Пабло!

Муж подскочил на месте и выронил какие-то листочки.

– Что это?

– Хоакин просил подержать их у себя недельку. – Он поспешно запихивал бумаги в ящик.

– Это ведь прокламации?

Пабло молчал, продолжая прятать бумаги.

– Если у нас это найдут, мы попадем в беду.

– Никто не подумает, что в музыкальном магазине…

– Пабло, у нас будет ребенок. Я не хочу неприятностей с полицией.

– Клянусь тебе, тут нет ничего опасного, просто призыв к забастовке.

Амалия молча смотрела на мужа.

– Если мы не воспротивимся Прио, ситуация ухудшится для всех, – сказал Пабло.

Он приобнял жену, но та отстранилась.

– Мне не нравится, что ты ввязался в политику, – не отступала Амалия. – Это для тех, кто хочет жить припеваючи, вместо того чтобы работать, как Бог велит.

– Я не могу не помочь Хоакину. Друзья на то и друзья…

– Если он тебе такой друг, то попроси его забрать это.

Пабло смотрел на жену, не зная, что тут можно добавить. Амалии было известно об исчезновениях и арестах: об этом ежедневно писали в газетах. Не было необходимости доказывать, что ситуация в стране складывается скверная. Именно сознание опасности заставляло женщину открещиваться от такой реальности.

– Это не страна, а наказание, – твердо заявил он. – Мы не можем сидеть сложа руки.

– Ты хочешь, чтобы твой сын родился сиротой?

В магазине прозвенел колокольчик.

– Пожалуйста, – шепнула Амалия.

– Хорошо, – шепнул Пабло. – Я отнесу их в другое место.

Он чмокнул жену в щеку, стараясь успокоить:

– Как прошло утро?

– Рита заходила, – ответила Амалия, радуясь возможности сменить тему.

– Мне говорили, она болеет.

– Да, легкий бронхит.

– Ей бы в постели полежать, – заметил Пабло, направляясь к задней двери. – Я ненадолго заеду в клуб.

– Куда?

– В клуб на углу Санхи и Кампанарио – помнишь? Хочу выяснить у них про ушу. Потренироваться мне не мешало бы.

– Хорошо, только не задерживайся, – согласилась Амалия и вышла в другую дверь.

Высокий нескладный мужчина в сером костюме, висевшем на нем, как простыня на гвозде, разглядывал дирижерскую палочку из слоновой кости – это была одна из тех диковин, которые Пабло заказал, чтобы придать лоску своему заведению. Амалия вооружилась лучшей из своих улыбок, но застыла как вкопанная, когда посетитель повернулся к ней. Женщина инстинктивно оглянулась на подсобку: вдруг Пабло что-нибудь забыл и вернулся. В их магазине стоял Бенни Море.

– Добрый день, – пролепетала хозяйка. – Чем я могу вам помочь?

– Есть у вас Готшалк?

– Одну минутку, – еле слышно ответила Амалия и шагнула к шкафу с зеркальными дверцами. – Так, музыка двадцатого века.

Она достала список и пробежала глазами по строчкам:

– Вот здесь. Готшалк, Луи Моро: «Фантазия на тему Кокуйé»… «Сельские сцены»… «Ночь в тропиках»… – Амалия посмотрела номер и отыскала нужные партитуры в шкафу. – Взгляните.

Она вытащила две тетради.

– Я возьму ту, которую вы посоветуете, – сказал мулат с ласковой, почти извиняющейся улыбкой. – Знаете, я ведь не умею читать ноты. Ничего не разбираю в этих крючках…

Амалия кивнула. Какая же она бестактная! Только сейчас она вспомнила, что этот человек, владеющий голосом как соловей и дирижирующий оркестром с важностью академика, так и не научился читать ноты и вынужден свои композиции надиктовывать.

Он был как тропический Бетховен – только не глухой, а слепой к музыкальной грамоте.

– Я хочу сделать подарок, – ответил мулат на вопрос, которого Амалия не задавала. – Мой племянник учится в консерватории и часто говорит об этом композиторе.

Амалия завернула партитуру в серебристую бумагу и перевязала красной лентой.

– А сколько стоит это? – спросил певец, указав на палочку из черного дерева и слоновой кости.

Хозяйка назвала цену в уверенности, что Бенни такую странную вещь не купит.

– Беру.

Амалия думала только об одном: если бы ее сейчас видел отец…

– Вы ведь недавно открылись? – спросил мулат, пока она отсчитывала сдачу.

– Два месяца назад. Как вы узнали про наш магазин?

– Кто-то рассказывал о вас в «Домовом», и мне запомнилось название: оно показалось мне очень остроумным.

Амалии пришлось сделать усилие, чтобы остаться спокойной: «Домовой» – так называлась студия ее отца. И кто же там мог о них рассказывать?

– Всего наилучшего, – произнес музыкант, дотронувшись до полей серой шляпы. – Да! И не изменяйте своим привычкам – время от времени слушайте меня.

Вначале Амалия не поняла, что он имел в виду. Только потом она обратила внимание, что из патефона по-прежнему звучит песня Бенни Море.

Она смотрела вслед худощавой фигуре, которая на секунду замерла за дверью, чтобы без следа раствориться в толпе, а потом перевела взгляд на пол, на козлоподобный силуэт, символ их магазина, на буквы названия: «Флейта Пана». Почему они с Пабло выбрали такой необычный вариант? Им обоим пришла на ум та далекая ночь в Виналесе, когда они строили планы на будущее. И обоим была понятна эта странная ассоциация.

Внезапно стекла в магазине зазвенели от грохота. Амалия застыла на месте, не понимая, что это могло быть: стук в дверь, гром или лопнувшая шина. Только когда женщина увидела, что многие на улице останавливаются посмотреть, другие спотыкаются, а третьи с воплями бегут прочь, стало ясно, что произошло нечто действительно серьезное. Амалия выглянула на улицу.

– Что случилось? – спросила она хозяйку «Аиста», которая поспешно закрывала свой магазин одежды, и вид у нее был скорбный.

– Чибас покончил с собой.

– Что?