«Прости меня».

Эль Драко насмешливо поднял бровь.

«Думаешь, достаточно сказать прости?»

«Тебе решать, чего будет достаточно».

«Еще раз, Никель, более убедительно», — на миг в глазах Эль Драко мелькнуло драконье пламя.

Что ж, Никель предполагал, что дракон может по-прежнему ненавидеть его, не потому что такие обстоятельства, а потому что хочет ненавидеть. И он готов был идти до конца. Наплевать на всякую ерунду вроде репутации, общественного мнения и собственных аристократических заморочек, типа унижения лорда перед невесть кем. Публичного унижения. Он встал на колени, прямо посреди фойе, под прицелом десятка камер, и повторил:

«Прости меня, Марио».

Губы Эль Драко тронула кривая улыбка. Чего в ней было больше, торжества или боли, никто бы не сказал, вряд ли сам Эль Драко это понимал. Но он шагнул к Никелю, оказавшись совсем близко, и задумчиво провел ладонью по его щеке.

Никель едва не застонал. Он почувствовал это касание так остро, словно ладонь Марио была раскаленной. Словно он сам, голым, с мороза, нырнул в горячую воду — ровно настолько горячую, чтобы почти обжечься, только почти, но на самом деле — согреться, вернуться к жизни… Он лишь сжал зубы и медленно выдохнул, понимая, что будет дальше. И понимая, что другого шанс вернуть Эль Драко ему не представится.

А Эль Драко тронул его губы, так же неспешно и задумчиво, почти нежно, а потом поднял его голову за подбородок, посмотрел ему в глаза. Никель знал, что там видит Эль Драко: сумасшедшее, всепоглощающее желание. Касаться. Чувствовать его запах. Слышать его голос. Быть с ним единым целым. Летать.

Эль Драко усмехнулся, раздул ноздри, и Никель явственно почувствовал его возбуждение. Совсем близко, едва не касаясь грудью. А потом Эль Драко запустил ему руку в волосы, прижал головой к себе…

Вот чего Никель не видел, так это шевельнувшихся губ дракона: «камеры убрали!» — и отшатнувшейся толпы. Да ничего он сейчас не видел, если на то пошло. Он зажмурился, прижавшись лицом и всем телом к Марио, и вдыхал его запах — до головокружения, до искр перед глазами.

«Отсоси мне», — велел Эль Драко низким, хриплым голосом, сопротивляться которому было совершенно невозможно.

Ему отчаянно, до сноса крыши хотелось послушаться. Почувствовать его в себе. Его вкус и запах. Биение крови в венах. Напряжение пальцев, держащих его за плечи. Рваное дыхание. Безумно хотелось. И плевать на репутацию и заморочки лорда. На все плевать. Кроме дракона, его дракона.

«Твоя месть, Марио?» — он нашел в себе силы отстраниться и посмотреть ему в глаза.

«Око за око, Никель, — Эль Драко прожигал его злым взглядом. — Как в Библии, справедливое воздаяние. Ты сам это сказал, помнишь?»

«Помню».

«Действуй, Никель, если хочешь моего прощения. Твое справедливое наказание».

«Не мое. — Никель поднялся с колен, не отрывая взгляда от его глаз. — Я не позволю тебе наказать себя, Марио. Сделать то, после чего тебя будет тошнить от самого себя. То, чего ты сам себе не простишь. Мне нужно твое прощение, мне нужен ты, но не так».

Эль Драко дернул ртом, и Никелю показалось, что злость в его глазах какая-то не такая, словно не злость — а сомнение, может быть даже предвкушение…

«А как? — переспросил Эль Драко. — На что ты готов, Никель?»

«Для тебя — на многое, Марио, — Никель, наконец, позволил себе выдохнуть и улыбнуться, а потом резко притянул его и обнял, прижал к себе. — Ты себе не представляешь, насколько многое».

И почувствовал, как дракон в его руках тоже выдохнул, обнял его в ответ.

«Черт, я испугался, что тебя подменили, Никель».

«С чего бы?»

«Зимний лорд на коленях, это ж мир рухнул…»

— …и чтобы поставить мир на место, Никель утащил его в какую-то кладовку со швабрами и хорошенько оттрахал, — закончил вместо меня Бонни. — Никель знает правильный рецепт драконьего счастья.

Москва, конец октября

Роза

Репетицию начали без нас. Мы проспали. Нагло, подло и с удовольствием. Ну а что вы хотели? Шахерезада рассказывала сказу до четырех утра, а гениям тоже надо спать.

Кстати, прийти на репетицию позже оказалось очень полезно. Особенно прийти тихо и посмотреть, а что это Петров с Гольцманом делают без нас?

Как ни странно, они репетировали. Не ждали у моря погоды, не искали с собаками волшебника с волшебными матюками, а увлеченно вкалывали. Петров уже взял следующую сцену, еще не пройденную с Бонни, и творил нечто…

— Слушай, а неплохо, — одобрил Бонни минут через десять тайного наблюдения из темного угла. — Из парня выйдет толк.

— Смотри не скажи это вслух, мистер Джеральд. Он же помрет от счастья.

Бонни в ответ только фыркнул и прижал палец к губам, мол, давай еще посмотрим. Обожаю смотреть, как другие работают!

Само собой, он выдержал в тишине и покое чуть меньше четверти часа. Что-то там Петров не то наваял, где-то споткнулся — честно, я не очень поняла, почему спасать его понадобилось именно в этот момент. Ну не режиссер я, не режиссер! Короче, Бонни вылетел на сцену с родными и понятными итальянскими матюками, объяснил всем, какие они кривоногие каракатицы и как надо делать, чтобы было не унылое дерьмо, а шоу, мать же вашу!.. И понеслось.

Честно говоря, мне на этой репетиции уже и делать было почти нечего. Весь сценарий я дописала, обязанности помрежа и переводчика исполняла в основном Ирка Гольцман. Так что я с чистой совестью открыла ноутбук. У меня ж новая история сочинилась! Я ее уже рассказала Бонни. Вкратце. Типа обкатала на публике идею. Но сценарий-то за меня никто не напишет! А фильм может получиться офигенский. Впрочем, и повесть тоже ничего так… Повесть. Да. Это будет повесть, я еще немного расширю сюжет, введу парочку новых персонажей, добавлю внешнего конфликта…

— Великий писатель обедать собирается или как? — раздался голос Бонни.

Я вздрогнула и сердито фыркнула:

— Будет. Потом. Вот, отвлек меня, я мысль потеряла-а… — и я от души зевнула.

Бонни тихонько засмеялся, нажал кнопку быстрого сохранения, закрыл ноут и меня поцеловал. Нежно. В скулу. А потом поставил на закрытый ноут коробку с половинкой горячей пиццы.

Я непроизвольно сглотнула. Пицца так пахла! О, боже мой, как она пахла!!! Грибочками, сыром, курочкой и ананасами! А, смерть прозаика!

— Приятного аппетита, моя прекрасная леди, — хмыкнул Бонни, когда я с наслаждением откусила почти треть первого куска. И подал мне салфеточку. — Что это будет, фильм?

— Угу, — пробормотала я с набитым ртом. — Будет.

— Вот и отлично. А пока у тебя перерыв, посмотри-ка на сцену. Мне кажется, что-то не то с репликами Ван Хельсинга.