– Это не значит, что она не могла напиться и упасть за борт.

– Она бы не позволила этому произойти.

– Би, я говорю о несчастном случае. Его по определению невозможно позволить.

Из-за стула поднялась струйка пара. Ее выпустил увлажнитель, который мама купила папе, а теперь он был воткнут в розетку, и из него вверх дном торчала бутылка с водой. Все, как хотел папа.

– Я знаю, тебе удобно считать, что мама себя убила. – Пока я не начала произносить эти слова, я и не подозревала, что они сидели у меня внутри, готовые выскочить. – Потому что ты ей изменял, а так – ты можешь гулять и всем говорить: «Да она давно сошла с ума!»

– Би, это неправда.

– Это ты ищи лошадь. Пока ты всю свою жизнь проводил на работе, нам с мамой было отлично, лучше не бывает. Мы с ней жили друг для друга. Она и не подумала бы напиваться и выходить на палубу, ведь это значило бы, что она рискует больше никогда меня не увидеть. Если ты думаешь, что она могла так поступить – это доказывает, как плохо ты ее знаешь. Ты ищи лошадь, пап.

– Тогда где она прячется? – спросил папа, начиная выходить из себя. – На айсберге? Плавает на плоту? Что она ест? Чем греется?

– Поэтому мне и нужен чек из сувенирного магазина, – сказала я очень медленно, чтобы он наконец понял. – Подтвердить, что она купила теплые вещи. Они там продаются, я видела. Куртки, ботинки, шапки. А еще батончики мюсли…

– Батончики?! – Папино терпение лопнуло. – Батончики мюсли?! Вот на что ты опираешься? – Сквозь просвечивающую кожу было видно, как на папиной шее бьется крупная вена. – Куртки и батончики мюсли? Ты наружу ходила?

– Н-нет… – я запнулась.

Он встал:

– Пошли.

– Куда?

– Хочу, чтобы ты ощутила мороз.

– Нет, – сказала я как можно тверже. – Я знаю, что такое холод.

– Но не такой. – Он схватил рапорт капитана.

– Это мое!!! – заорала я. – Это личная собственность!

– Если тебя так интересуют факты, пойдем со мной.

Он схватил меня за капюшон и выволок в коридор.

Я визжала: «Пусти!», а он твердил: «Нет, ты пойдешь!» Пихаясь локтями, мы поднялись по крутой и узкой лестнице на один уровень, потом еще на два. Мы так яростно царапались и ругались, что не сразу заметили, как оказались в центре всеобщего внимания. Мы были в холле. За столами, усеянными бумагой для оригами, сидели японцы и молча смотрели на нас.

– Вы пришли заниматься оригами? – спросил переводчик. Он явно испытывал смешанные чувства – с одной стороны, на их мастер-класс, похоже, больше никто не пришел, с другой, кому нужны такие ученики, как мы?

– Нет, спасибо, – ответил папа, отпуская мою руку.

Я рванула от него через всю гостиную и случайно задела один из стульев: забыла, что он прикручен. Вместо того чтобы отлететь, он воткнулся мне под ребра, я повалилась на стол, вдобавок корабль качнуло. Папа догнал меня.

– Где, ты думаешь…

– Я не пойду с тобой наружу!

Мы боролись и царапались, рассыпая вокруг себя листы бумаги для оригами и продвигаясь в сторону выхода. Я уперлась ногой в дверной косяк, чтобы папа не смог пропихнуть меня дальше.

– Так что за преступление совершила мама, а? – кричала я. – Наняла в Индии помощника, который исполнял ее поручения? А что такое «Саманта-2»? Это чтобы люди сидели, а робот все за них делал. Ты угрохал десять лет жизни и миллиарды долларов, изобретая способ, чтобы людям не надо было проживать свою жизнь. Мама придумала, как это делать за семьдесят пять центов в час, а ты решил сдать ее в психбольницу!

– Значит, вот как ты думаешь?

– Ты шел по проходу в корпоративном автобусе, как настоящая звезда!

– Я этого не писал!

– Это твоя подружка писала! Мы оба знаем правду. Мама сбежала, потому что ты влюбился в своего админа.

– Идем наружу.

Папины тренировки, как выяснилось, не прошли даром, потому что он поднял меня одной рукой, словно я была сделана из бальсового дерева, а другой распахнул дверь.

Прежде чем она закрылась, я успела увидеть бедных японцев. Никто не шелохнулся. В воздухе застыли несколько рук с листками. Было похоже на восковую диораму мастер-класса по оригами.

С начала нашего путешествия я не выходила наружу. Уши моментально загорелись, а нос превратился в обжигающе холодную ледышку посреди лица. Ветер был такой сильный, что глаза замерзли изнутри. Скулы, казалось, вот-вот треснут.

– Мы еще даже не в Антарктиде! – прокричал папа сквозь ветер. – Чувствуешь, как холодно? А?

Я открыла рот, и слюна внутри превратилась в ледяную корку. Я сглотнула, что потребовало больших усилий. Это был вкус смерти.

– Как бы Бернадетт выжила тут пять недель? Оглядись! Вдохни! Мы еще даже не в Антарктиде!

Я втянула руки в рукава и сжала онемевшие пальцы в кулаки.

Папа потряс рапортом перед моим носом.

– Правда в том, что мама вернулась на борт целой и невредимой пятого января в шесть часов вечера, а потом начала пить. Волнение на море не давало бросить якорь. И все. Тебе нужны факты? Вот они. Этот ветер и этот холод – вот факты.

Папа был прав. Он умнее меня, и он прав. Маму мне не найти.

– Отдай, – сказала я и потянулась к рапорту.

– Я не позволю тебе заниматься этим, Би! Нет ничего хорошего в том, чтобы постоянно искать то, чего нет!

Папа помахал рапортом, я попыталась схватить его, но мои конечности онемели, а руки запутались в рукавах, а потом было уже поздно – все до последнего листы улетели высоко в небеса.

– Нет! Это все, что у меня есть!

Ледяной воздух резал легкие, словно нож.

– Это не все. Би, у тебя есть я.

– Я тебя ненавижу!

Я вбежала в нашу комнату и проглотила две белых таблетки – не из-за морской болезни, а потому что знала, что они меня вырубят. Я просто уснула. Резко проснувшись, я почувствовала, что больше не хочу спать. Посмотрела в окно. Море было черным и неспокойным. И небо таким же. В воздухе висела одинокая птица. Что-то качалось на волнах. Это была огромная глыба льда – первая вестница ужасной земли, ждавшей нас впереди. Я проглотила еще две таблетки и уснула.

Затем комнату наполнила музыка – сначала она звучала тихо, но через пару минут громкость стала постепенно нарастать. I’m starting with the man in the mirror, – пел Майкл Джексон. Это была побудка, звук шел из динамиков. А щель между шторой и стеной ярко сияла.

– Итак, доброе утро, – сказал голос по громкой связи. Выдержав зловещую паузу, он продолжил: – Для тех, кто еще не имел удовольствия выглянуть из окна, – добро пожаловать в Антарктиду. – При этих словах я подскочила. – Многие из вас уже на палубе, наслаждаются ясным и тихим утром. Земля впервые показалась на нашем горизонте в половине седьмого, когда мы приблизились к острову Сноу Хилл. Сейчас мы входим в бухту Десепшн.