Или цитата на стене над кроватью.

Уходя, исследователи высвечивают фонариками другие цитаты, аккуратно выведенные на стенах крупным шрифтом.

Этот стих заставляет меня вздрогнуть. Должно быть, для этих бедняжек он был доказательством того, что они рождены низшими существами и всегда будут таковыми. Что у них нет права жить своей жизнью. Фраза на другой стене, наверное, еще хуже.

Глядя на это, я ощущаю холод. Давящий и удушливый, словно я сижу взаперти, как те женщины, которых держали там. Женщины, которые, скорее всего, исповедовали эту извращенную версию христианства; им приходилось верить во все это, чтобы остаться в здравом рассудке. Но от меня не ускользает, что в другом жилом корпусе – вероятно, предназначенном для мужчин, – вдвое больше кроватей, чем здесь, в этом «саду» для женщин.

Женщины, которых здесь держали, были более малочисленными, к тому же им задурили головы, вынудив к безусловной покорности. Я вспоминаю Кэрол и ее ловкие манипуляции. Быть может, она росла здесь? Не отсюда ли она сбежала? Нет, этого не может быть. Судя по всему, это место давным-давно пустует.

– Это Собрание, – говорит Ви. – Я поняла это сразу же, как увидела это видео. Всегда ходили разговоры, что у них есть какое-то поселение около Вулфхантера, но я не знала где. Я была еще маленькой, когда патер Том перевез их в какое-то местечко получше. – Она сглатывает, глядя на застывший кадр с последней цитатой. – Я встречала его однажды. Патера Тома. Он пришел к нам в дом, чтобы завербовать мою маму. Она велела ему убираться, и он ушел. Но он был… – Она ненадолго умолкает, обдумывая это. – Тогда он показался мне хорошим. Он был очень добр ко мне.

Может быть, патер Том пытался привлечь в секту вовсе не мать Ви. Может быть, ему была нужна сама Ви. От этой мысли меня передергивает, но я помню эти колыбели и манежи.

Эту широченную кровать с пятнами и чернеющую над нею цитату.

Я не сомневаюсь, что Ви права. Этот комплекс был убежищем Собрания Святых, прежде чем они покинули Вулф-хантер и перебрались в какое-то другое место. Побольше и получше.

Я обнимаю Ви и говорю:

– Спасибо. Это очень нам поможет. – Пытаюсь улыбнуться, она тоже. Мы обе несколько потрясены. – Как ты вообще об этом узнала? Оно ведь не отмечено как Собрание Святых, верно?

– Верно. Я просто искала видеозаписи о всяких жутких сектах, – отвечает Ви. – В Теннесси, потому что он начинал здесь. Но это все, что я нашла. Жаль, что мне не удалось найти их новое место.

– Ты отлично поработала, – говорю я ей. Ей нужно это одобрение, так же как моим собственным детям – или еще сильнее. И от этой маленькой похвалы она буквально светится. Я вижу это, но не могу ощутить. Моя душа почти мертва и останется такой, пока мы не найдем Коннора.

Рассвет едва проклевывается на горизонте, но я иду будить Ланни и отправляю Ви переодеться обратно, в ее собственную одежду. Однако Ланни выходит в кухню сама.

– Куда мы едем? – спрашивает она, натягивая через голову свободный черный свитер. – Мы знаем, где они?

– Не совсем, – отвечаю я ей. – Мы собираемся найти кое-кого, кто скажет нам, где искать.

Потому что я намерена найти Кэрол. И на этот раз она расскажет мне все.

Я мало что помню после того, как Гвен упала от удара по затылку, а я, увидев это, кинулся за человеком, забравшим Коннора.

Только проблески.

Оглушительный визг «панической сирены» на брелоках детей.

Коннора тащат к грязному «автодому», припаркованному у дома.

Я собираюсь с силами и прицеливаюсь в угловатое лицо человека, который уносит моего сына.

После этого все расплывается. Неожиданная, ошеломляющая, сводящая судорогой боль. Я падаю, выронив пистолет, который отбрасывает прочь чья-то нога. Меня пинают, потом я теряю сознание.

Я пытаюсь вспомнить что-нибудь еще, но вижу лишь бледное, испуганное лицо Коннора.

Я прихожу в себя медленно, и воспоминания отступают перед неприятной реальностью. Я прикован за ноги к скобе, ввинченной в пол фургона, а мои руки стянуты вместе длинной цепью, пропущенной через ту же самую скобу. Длины едва хватает, чтобы я мог сидеть, привязанный к грязному потрепанному креслу, которое тоже прикручено к полу.

Меня не ударили сзади, я это знаю – все трое были впереди меня, один слегка слева. Сосредоточившись, я, кажется, вспоминаю вспышку света, за которой последовала боль, свалившая меня наземь.

Должно быть, у кого-то из них был «Тейзер» [13], и он ударил меня им, а потом, уже упавшего, меня запинали до потери сознания. Тело покрыто синяками и болит, возможно, треснуло ребро, но состояние мое лучше, чем я сам ожидал. Голова адски болит, как будто кто-то бьет меня кулаком в лоб, пробивая череп насквозь. Но это все неважно, потому что Коннор сидит в кресле напротив меня.

Он тоже связан – таким же образом, как и я. На лице его видны синяки и царапины, но взгляд у него ясный и острый, и я вижу в этом взгляде облегчение, когда Коннор понимает, что я очнулся.

– Папа? – выпаливает он, и я испытываю сложную смесь эмоций. Страх. Горячую любовь. Ярость из-за того, что я не сумел выручить его. Он нечасто называет меня папой, а когда называет, то это значит, что он сейчас уязвим. И это его доверие для меня важнее всего. Я не могу его подвести. – Ты в порядке?

– Все хорошо, – отвечаю я ему.

«Но у нас вовсе не все хорошо. Точнее, все плохо». Мы находимся в том же грязном «доме на колесах», и он, раскачиваясь и подпрыгивая, едет по неровной дороге. Мы не выехали на шоссе – по крайней мере, пока. Я полагаю, похитители выбрали окольный путь, чтобы избежать встречи с копами. Снаружи все еще темно, и я прикидываю, что провалялся не так уж долго. Надеюсь, не дольше нескольких минут. Нет, все же дольше: пульсирующая боль в голове свидетельствует, что удар был достаточно сильным, и мне вовсе ни к чему повреждение мозга вдобавок ко всему, с чем мы уже столкнулись и с чем нам еще предстоит столкнуться.

– Заткнитесь оба, – говорит один из мужчин. Один, конечно же, ведет фургон, другой держит дробовик, третий устроился в таком же кресле и сейчас развернулся, чтобы видеть нас. Рядом с ним на столике лежит «Тейзер», но другого оружия я не вижу.