Мне показалось, что я слышу ядовитое шипение Фатимы. Она поднялась из-за стола, проклинала нас на своём языке, обращаясь к Ратмиру, после чего посмотрела на меня:

— Ратмир, это недопустимо! Ты позоришь нас, приводя в семью эту шалаву!

Я вздрогнула, когда кулак Сабурова лёг на стол, заставив столовые приборы зазвенеть.

— Сядьте. Обратно, — раздался его приказ. И я обрадовалась, что он не использовал эту интонацию, обращаясь ко мне. Не хотелось оставить лужицу под стулом.

И добавил что-то не по-русски. Фатима ещё какое-то время стояла, но затем медленно осела обратно. Интуиция мне подсказывала, что он грозил отправить её жить в тот аул, из которого её забрал его отец.

Беременная Мадина, излучая довольство от своего положения, умудрялась смотреть на меня с ненавистью и злобой. Будто я приложила все силы, чтобы добиться брака с Сабуровым.

Она набрала вес за время беременности и выглядела пышной и пышущей здоровьем девушкой. При этом её муж стал ещё худее, чем я его запомнила. Бьюсь об заклад, она пьёт из него все жизненные силы.

Еда не лезла в рот. Я ощущала себя марионеткой Ратмира. Даже эту ситуацию он обыграл в свою пользу. За мой счёт. Устроил цирк, а я в нём главный клоун.

Едва дождалась, когда закончится обед. Хотелось вернуться в свою комнату, к ребёнку.

Поднялась из-за стола вместе со всеми, но не тут-то было. Сабуров сжал моё запястье, останавливая.

— Торопишься? — тихо поинтересовался. Его пальцы так плотно сжимали мою руку, что обжигали своим теплом. Я смотрела на них, ощущая обиду и не понимая, как её скрыть. Да и на что обижаться? На то, что хотела его позлить, а он на то и рассчитывал?

— Да. Пусти, — чеканю сквозь зубы, пытаясь вырваться, но тщетно. Он лишь усилил хватку.

Притянул чуть ближе, заставляя сделать шаг к его стулу. Плевать ему на то, что все смотрят. Да и какая теперь разница, если он уже огласил перед всеми, что я стану его женой?

— Я провожу тебя до твоей спальни, — поднялся из-за стола, нависнув прямо надо мной, заставив ощутить себя крошечной пылинкой рядом с ним. Смахнёт с лацкана рубашки, и растворюсь в воздухе.

Его тон не допускал возражений. Хотя на языке так и вертелось: не заблужусь. Мой план оказался провальным. Вывести его из себя не получилось. Впрочем, Фатима пыталась.

Но и у меня в рукаве ещё не разменяна одна карта.

Пока мы неспешно поднимались по лестнице, его рука грела мою спину. Его близость будоражила и возбуждала. Я соскучилась по нему. По его телу. По сексу с ним. Но его спокойствие раздражало и выводило из себя. Отчего он такой собранный? Случайно, не очередная любовница даёт ему нужную разрядку?

Глубоко вобрала в лёгкие воздух и, когда мы поднялись, решила задать вопрос, который давно меня мучил. Но всё смела отважиться произнести вслух страшную догадку. Узнать наверняка, что человек, которого я люблю, действительно способен отнять жизнь.

— Ратмир, — обращаюсь к нему и, дождавшись, когда он посмотрит мне в глаза, тихим, едва слышным голосом спрашиваю: — Ты приложил руку к смерти Юрасова?

Лицо Ратмира тут же становится каменным. Я научилась распознавать момент, когда он хотел скрыть все эмоции. Но сейчас ощущала — злится.

— А что, ты горюешь по муженьку? — интересуется, брезгливо поднимая вверх губу.

— Нет, — отвечаю честно, — но мне хочется знать, кто ты.

Наверное, это впервые, когда Сабуров отводит взгляд. На мгновение, но не выдерживает напряжения. И я жалею, что озвучила свой страх. Сглатываю слюну.

Мы уже подошли к моей спальне. Он молча открывает дверь. Мишка, вероятно, уснул, а Пати читала книжку.

— Тихо, — прошу Ратмира, когда он тяжёлым шагом входит в комнату, — ребёнок спит.

Пати, отрываясь от книжки, поднимается и удаляется, ловя от меня «спасибо», произнесённое одними губами. Я подхожу к кроватке, чтобы проверить ребёнка. Неосознанно улыбаюсь, видя, как он сладко сопит во сне. И замечаю, что Сабуров смотрит вместе со мной. Сердце ёкает, подпрыгивая к горлу. От страха.

Как в замедленной съёмке наблюдаю за тем, как Ратмир протягивает руку и касается щеки ребёнка костяшками пальцев. Проводит по ней, заставляя Мишку причмокнуть губками. Мои глаза в это время готовы выкатиться из орбит. Его огромная лапа на фоне крошечного ребёнка. Такого маленького и хрупкого по сравнению с Сабуровым.

Внутри меня что-то разрывается, когда я вижу выражение его лица. Тоскливое. Он хотел этого ребёнка. Он бы его любил. А сейчас считает его чужим. Из-за меня. И в голове новым взрывом всплывают слова Пати о том, что Ратмир никогда бы нас не разлучил. И чувство вины, глубокое и острое.

Кусаю себя за щёку, чтобы болью прочистить мозги. Это всё гормоны. После родов ещё не улеглись. Оттого я сделалась чувствительной, сентиментальной и глупой.

Он убирает руку и делает это с таким видом, будто совершил нечто обыденное. Будто каждый день касается щёчек малышей. Пахнущих молоком и любовью.

— Я убийца, Серафима. Сможешь с этим жить? — отвечает, заставляя меня вздрогнуть.

На секунду я зависаю, переваривая данную информацию. Пытаясь разобраться в своих чувствах. Просто смотрю на него. Раньше у меня имелось множество догадок. В основном на них наводила охрана, неотступно следовавшая за Ратмиром. Ведь нормальному, обычному человеку она ни к чему. Разве не так?

Моя жизнь рядом с ним никогда не будет спокойной. Мне всегда придётся оглядываться и переживать. За себя. За ребёнка. За сестру. И за него…

— Не знаю, — тихо отвечаю, ощущая, как дрожат мои губы.

Мне хочется отойти от кроватки. Чтобы Мишки не коснулись эти жуткие слова и страшное признание.

Смотрит в мои глаза со странным выражением. В нём проскальзывает нечто болезненное. Колючее.

Та рука, что минуту назад нежно касалась ребёнка, оказывается на моей шее стальной удавкой. Он притягивает, заставляя торопливыми шажками приблизиться к нему. Я неловко сжимаю его запястье, пытаясь отстраниться. Ослабить хватку. Но он точно знает ту грань, где некомфортные ощущения перетекают в боль.

— Запомни, Серафима, если ты пойдёшь против меня, тебя ждёт та же учесть.

Его тигриные глаза сейчас светлые. Его не гложут угрызения совести. И он точно приведёт угрозу в исполнение.

Дышу тяжело. Соплю. Он чуть надавливает на пальцы, чтобы мне глубже в мозг проникли эти слова. Эта угроза.

— Пусти, — шиплю сквозь зубы.

Разжимает пальцы и выглядит при этом как ни в чём не бывало. С одним и тем же выражением он может меня трахать, угрожать мне и лишить жизни.

— Послезавтра день рождения брата моей жены, — сообщает, а мне кажется, что в грудную клетку проник раскалённый острый кинжал. Я задыхаюсь от этого известия, с трудом пытаясь держать себя в руках, — ты будешь меня сопровождать. Надень чёрное платье.