Блейхман рассчитывал, что восстание, послужив примером, вдохновит германских рабочих на социальную революцию. В другом выступлении перед Кронштадтским Советом, 8 мая, он призвал выступить даже против Петросовета, обвинив его умеренно-социалистическое крыло в предательстве революции: «Разруха в России происходит не потому, что нет хлеба, а потому, что реакция чувствует опору в Совете р[абочих] и с[олдатских] д[епутатов], который идет рука об руку с правительством. Рабочие и солдаты должны делом, а не словом сказать: „Прочь с дороги!“ […] Сметем красных черносотенцев, идущих рука об руку с черными черносотенцами».

В своей речи на заседании Петросовета 10 мая он решительно выступил против коалиции социалистов на выборах в городские думы. На том же собрании анархисты голосовали вместе с большевиками против резолюции о доверии как министрам-социалистам, так и Временному правительству. На заседании Петросовета 13 мая, оппонируя министру труда, меньшевику М.И. Скобелеву, Блейхман объявил, что правительственная коалиция препятствует радикальным социальным преобразованиям, «высказал сомнение, чтобы министры-социалисты, составляя меньшинство во Временном правительстве, могли осуществить свою широкую программу».

В результате весной-осенью анархисты поддержали идею блока леворадикальных сил. Так, в резолюции Читинской группы анархистов говорилось: «Сознавая серьезность создавшегося положения, мы, анархисты, решили поддерживать все революционные организации, стремящиеся к раскрепощению трудящихся масс от ига капиталистов». В качестве таковых рассматривались и большевики, с которыми героев нашего исследования объединяли ряд общих требований и лозунгов: «мира немедленного и легчайшего без контрибуций и аннексий», свержения Временного правительства, поддержки Советов и фабрично-заводских комитетов.

Большое влияние на анархистов оказала близость их взглядам идей, высказанных В.И. Лениным в книге «Государство и революция». Так, в своем выступлении на заседании Петросовета 26 мая Блейхман заявил: «Демократия идет с помещиками. Недалек тот момент, когда мы разойдемся в дорогах. […] Мы должны сказать „революционным“ демократам: почему не реквизируют хлеб и фабрики? Почему не реквизируют дорогу и т. д. Почему все это не взято в свои руки? […] Революцию сделают не двуликие, [а] большевики и анархисты». В итоге некоторые анархистские активисты приписывали РСДРП(б) даже требования социализации производства.

В то же время рост влияния большевиков вызвал недоверие анархистов, не без основания опасавшихся, что приход к власти этой партии приведет к установлению ее диктатуры. Анархо-синдикалисты призывали не доверять большевикам. Так, Фишелев обвинял Ленина в стремлении установить диктатуру РСДРП(б): «Выдвигание в России лозунга захвата власти пролетариатом, т. е. относительно незначительным меньшинством населения […] нельзя не считать показателем обратного поворота большевиков к бланкизму […] Мы, таким образом, имеем дело с установлением диктатуры меньшинства населения, что логически ведет за собой диктатуру той политической партии, которая руководит этим меньшинством. Осуществление же такой диктатуры естественно предполагает не децентрализацию и распыление государственной власти, – что явилось бы неизбежным следствием перехода власти к Советам, – а наоборот, означает захват центральной власти определенной политической партией и дальнейшую централизацию и усиление государственной власти. План несомненно утопический, ибо он предполагает устранение от участия в самоуправлении страны […] многомиллионной массы крестьян, не принадлежащих к числу „беднейших“». Он полагал, что трудящиеся не выиграют от этой диктатуры, тем более что возможности самоорганизации существуют и при власти Временного правительства. На стремление большевиков к подмене власти Советов правлением собственной партии указывал и Волин.

Анархо-синдикалисты видели альтернативу диктатуре РСДРП(б) в самоорганизации трудящихся для решения социально-экономических задач. Так, Ярчук, выступая перед Кронштадтским Советом 2 июня, предлагал решать проблему продовольственного снабжения, налаживания горизонтальных связей между органами рабочего и крестьянского самоуправления: «Надо не о власти мечтать, а надо организовывать низы, и не сверху, а на местах: крестьян, рабочих и всех служащих заинтересовать в переустройстве нашего дела, чтобы мы скорее выбрались из того положения, в котором находимся. […] Когда крестьяне увидят, что город для них делает, тогда и город будет получать хлеб, и рабочие в городе будут заинтересованы, чтобы обеспечить крестьян необходимым для них».

Организаторами непосредственных экономических связей должны были стать агитаторы Кронштадтского Совета. В сентябре 1917 г. КОАСК предлагала отправлявшимся в регионы матросам входить в крестьянские организации, проводя с их помощью учет и экспроприацию помещичьей земли, организуя затем ее обработку на коллективных началах с использованием изъятых у помещиков средств производства. Вопрос об окончательном разделе земли не должен был решаться вплоть до возвращения с фронта крестьян. Также члены КОАСК требовали передать жилые дома в управление домовых комитетов при ликвидации частной собственности на жилье и его равномерного распределения.

Стоит немного сказать о позиции Кропоткина в 1917–1918 гг. 30 мая он вернулся в Россию. На Финляндском вокзале в Петрограде Петр Алексеевич был встречен делегацией Временного правительства и общественных деятелей во главе с А.Ф. Керенским и лидером Трудовой народно-социалистической партии Н.В. Чайковским. 4 июня 1917 г. Кропоткин выразил свои программные принципы в «Открытом письме к западноевропейским рабочим». Признавая необходимость «организовать свободно, самопроизвольно потребление предметов первой необходимости на коммунистических и федеративных началах, а также необходимости организовать таким же образом производство, от простого к сложному», он полагал, что уже наступили предпосылки для осуществления коммунистических преобразований при переходе управления производством в руки рабочего класса: «все производство необходимого, равно как и распределение созданных богатств, должны быть организованы для удовлетворения непосредственных нужд всех». Тем не менее Кропоткин полагал, что преобразования должны быть отложены до принуждения Германии и ее союзников к миру: «И как только война кончится, нужно будет снова приступить к коренной перестройке, общественные основы которой уже намечены самой жизнью и даже признаны очень многими: социализация общественных богатств, социалистическое производство и социалистическое распределение созданных богатств».

Хотя политическая позиция Кропоткина в этот период его жизни и творчества отличалась умеренностью, но не может рассматриваться как разрыв с анархизмом. Прежде всего, он не только не рассматривал анархо-коммунистическую общественную модель как недостижимую, но не высказывался даже в пользу «переходного периода» к анархо-коммунистическому обществу. Политические взгляды П.А. Кропоткина не были и разрывом с логикой анархического коммунизма. В условиях 1917–1918 гг., осознавая невозможность немедленной реализации анархо-коммунистической программы, он сосредоточился на поддержке прогрессивных реформ, которые создали бы условия для строительства безвластного общества. Как в период правления Временного правительства, так и после прихода к власти большевиков, Кропоткин выступал против диктатуры и политических репрессий. Отвергал он и восстановление смертной казни. В вопросах экономических преобразований Петр Алексеевич по-прежнему возлагал надежды на «народный почин», предлагая для организации продовольственного снабжения и товарообмена привлекать профсоюзы и кооперативы, координирующие свою работу на съездах. Важным направлением его деятельности была пропаганда идей федерализма. Так, выступая на Государственном совещании в Москве 15 августа 1917 г., а затем в ряде статей, он призвал превратить Россию в демократическую федеративную республику с парламентами для каждого «штата» и правом вето на решения центра со стороны регионов.