Полномочия центральной власти в предлагаемой им модели политического устройства сводились к минимуму. Касающиеся федерального уровня решения (по обороне, внешней политике и общефедеральным предприятиям) должны были вырабатываться на основе «договоров провинций», а не указов правительства. Такая модель принятия решений означала широкую децентрализацию власти, перенесение принципа свободного договора на отношения между субъектами федерации. Поддерживая федерализацию России, право на культурную автономию ее народов, как и право на самоопределение для национальных меньшинств Австро-Венгрии, Германии и Турции, Кропоткин не одобрял выход регионов из состава России. Летом он опубликовал «Обращение к украинскому народу», в котором считал провозглашение государственной независимости Украины нецелесообразным, поскольку слабое Украинское государство окажется в экономической и политической зависимости от соседних великих держав. Сепаратистским тенденциям Кропоткин противопоставил лозунг преобразования России в федеративную республику – равноправный союз регионов бывшей Российской империи, наделенных широкой автономией при равных правах для всех народов.

Пропагандируя прогрессивные реформы, Кропоткин не обращался к анархистам с призывом участвовать в органах власти и неоднократно отказывался сам занимать государственные должности. Также он отверг предложение о ежегодной пенсии Временного правительства в 10 тыс. руб. Тем не менее серьезные отличия политической позиции Кропоткина от линии, которую проводило анархистское движение, вызывали недоумение и многочисленные вопросы у последователей Петра Алексеевича, знакомых с его трудами по теории анархического коммунизма.

Небезынтересно некоторое совпадение поисков Фишелева с идейной эволюцией Кропоткина в 1914–1918 гг. В контексте сближения их позиций по вопросам федерализма неслучайной выглядит и попытка Фишелева позднее, в конце августа 1918 г., пригласить Кропоткина к сотрудничеству в предполагавшемся сборнике статей, целью которого была ревизия анархо-коммунистической концепции: «Объединяет всех стремление свободно подойти к анализу создавшегося в результате войны и революции нового положения вещей и по мере сил содействовать выработке новой тактики, а если это окажется необходимым, то и [к] пересмотру старых теоретических положений. Но если бы Вы, Петр Алексеевич, пожелали на страницах этого же сборника отрицать необходимость ревизии, то такая статья была бы, конечно, также принята с удовольствием, так как это возбудило бы обмен мнениями в желательном направлении». Небезынтересно отметить, что в августе Фишелев вышел из САСП, заявляя, что анархо-синдикалисты «должны занять позицию критики большевиков справа, а не слева».

Придерживаясь курса на компромисс с Временным правительством, а затем – с Советами, анархисты, в основном, не осуществляли актов террора. Но известен, по крайней мере, один факт подготовленного политического убийства. 21 апреля в Москве анархист П.Н. Александров застрелил депутата Выборгского районного совета Петрограда, меньшевика А.Д. Грекова. Александров был арестован, но Петроградская организация анархистов-коммунистов потребовала его освобождения и в своем заявлении подтвердила, что санкционировала эту акцию, поскольку до 1917 г. убитый был агентом охранного отделения.

В отношении экспроприаций позиция анархистов была неоднозначной. С одной стороны, уже не было экспроприаторства в форме, характерной для 1900-х гг. В новой ситуации анархисты старались овладеть помещениями, необходимыми им для проведения пропагандистских, культурно-просветительских мероприятий и издательской деятельности. Заметим, что ничего из ряда вон выходящего подобные действия не представляли. В это время социалистические партии открыто присваивали себе особняки, превращая их в свои резиденции. Так, например, большевики в Петрограде завладели домом известной балерины М.Ф. Кшесинской, устроив там резиденцию ЦК и Петроградского комитета своей партии. «Сквотерские» действия анархистов могли иметь успех при относительной слабости Временного правительства и сочувствии со стороны солдат.

13 апреля 1917 г. 18 чел., среди которых были анархисты, эсеры-максималисты и активисты профсоюзных организаций, в сопровождении милиции захватили дачу Дурново на Полюстровской набережной. Еще ранее, в марте, ее хозяин по требованию Петроградского городского головы предоставил один из этажей флигеля в распоряжение Комиссариата 1-го Выборгского подрайона. Теперь здесь размещались штаб-квартиры Петроградской федерации анархистов-коммунистов (ПФАК) и группы эсеров-максималистов, а также рабочий клуб «Просвет», правление профсоюзов Выборгской стороны, профсоюз булочников, комиссариат рабочей милиции 2-го Выборгского подрайона и совет Петроградской народной милиции. В зале дачи Дурново анархистские и профсоюзные организации проводили лекции и собрания. Ее сад превратился в место семейного отдыха для рабочих, проживавших неподалеку. Эту информацию подтверждает меньшевик Н.Н. Суханов, ссылавшийся на проводившего проверку на территории дачи прокурора И.П. Бессарабова. Бессарабов опроверг слухи о царящих здесь беспорядке, разгроме и пьяных оргиях: «Ничего ни страшного, ни таинственного он не обнаружил; комнаты застал в полном порядке; ничего не было ни расхищено, ни поломано; и весь беспорядок выражался в том, что в наибольшую залу были снесены в максимальном количестве стулья и кресла, нарушая стильность министерской обстановки своим разнокалиберным видом: зала была предназначена для лекций и собраний». В записке владельца дачи П.П. Дурново, бомбардировавшего власти запросами с требованием вернуть ему захваченную недвижимость, содержится информация о том, что в саду устраивались вечеринки с платным буфетом. За вход на них также взималась плата. Но кто именно из жителей дачи их устраивал, неизвестно.

После такого успеха петроградские анархисты решили продолжить захват помещений. 28 апреля их отряд, вооруженный браунингами, винтовками и гранатами, занял дворец герцога Лейхтенбергского. Прибывшему наряду милиции они заявили, что действуют «согласно постановлению группы» и направлены «для занятия дома под клуб организации». Районный комиссар милиции, большевик М.М. Харитонов, получив от прокурора Петроградской судебной палаты П.Н. Переверзева распоряжение очистить здание, обратился за консультацией к членам Петросовета – эсеру А.Р. Гоцу и большевику Ю.М. Стеклову. Последний порекомендовал не прибегать к силе. В итоге – анархисты очистили здание, которое уже было оцеплено солдатами. Харитонов утверждал, что сведения об экспроприации имущества герцога не подтвердились. По мнению же сотрудника Общественного градоначальника Н. Глаголева, присутствовавшего при осмотре помещения после ухода анархистов, они захватили некоторые ценные вещи. Управляющий домом Зиновьев утверждал, что были похищены вещи (в том числе столовое серебро) на сумму не менее 200 тыс. рублей. Между тем точность этой суммы вызывает сомнение, поскольку «весь дом, не исключая ни одной комнаты, находился в таком хаотическом беспорядке, что точное и немедленное выяснение похищенного не представлялось возможным».

Вероятно, что в бурные месяцы, февраль-апрель, анархисты были уже не первыми, кто с оружием в руках посетил дворец родственника царствовавшего дома Романовых. Уже в силу этого непросто установить, кто же именно, когда и что унес из здания. Комиссар Харитонов, не желавший репрессировать товарищей по революционному лагерю, ушел в отставку.