– Но что мы можем придумать?

– Мы должны предложить свою версию событий, и мне кажется, что задумка вашего супруга относительно поварихи Марии не так уж и плоха.

– Ну, нет! Только не Мария, – горячо возразила Данилевская.

– Я не знаю, почему вы упорствуете, но история с запиской, которую она по какой-то причине подбросила вам в палатку, никак не идет у меня из головы, – настойчиво проговорила Елизавета. – Потом, эта ее навязчивая идея занять место главной героини, звонки по ночам, угрозы… Даже не сомневайтесь, у нас есть шанс!

– У нас нет никакого шанса, – тихо проговорила Диана, комкая подол платья. – Разве вы еще не поняли, что Мария не подбрасывала мне никакой записки? Это выдумка, изобретенная моим мужем мне во спасение.

– Но позвольте! – вскричала Дубровская, однако, испугавшись эха, отразившегося от мраморных стен суда, перешла на шепот: – Позвольте! Не пытайтесь снова обмануть меня. Записку писала Мария, и у меня на руках есть заключение эксперта, подтверждающего, что почерк на конверте идентичен тому, что мы видели в записке.

– Все правильно, – печально кивнула головой Диана. – Только эта записка была передана мне задолго до того, как я оказалась в горном лагере. Мария не подбрасывала мне ее в палатку, как сказал вам мой муж. Я получила ее во время очередной встречи с читателями. Бедная женщина хотела встретиться со мной в старой кофейне, где ей однажды удалось меня увидеть. Разумеется, свидание она назначила не на семь часов утра, как вы думали раньше, а на семь часов вечера.

– Значит, Максимов меня обманул? – сказала Елизавета в полной растерянности. – Черт возьми, вот уж кого я бы точно не заподозрила во лжи! Зачем ему это понадобилось?

– А вы еще не поняли? – Данилевская печально улыбнулась. – Неужели вы не видите, что ради меня он готов на все? Его любовь сродни помешательству, но я его не виню.

– Трудно винить человека в том, что от него не зависит, – пробормотала адвокат. – Человеческая любовь вообще плохо поддается осмыслению. Эта адская смесь готовится где-то там…

Она сделала неопределенный жест рукой, намекая, должно быть, на небо, где золотоволосые купидоны точат свои смертоносные стрелы. Писательница усмехнулась.

– Ну вот, уже и вас потянуло на лирику. Так вы подойдете на презентацию?

– Вообще-то мне уже пора репетировать свою защитительную речь… – проговорила Дубровская в нерешительности. – Но я выберу время. Как я понимаю, точка в вашей истории еще не поставлена?

– Я думаю, все еще впереди, – с улыбкой пообещала Диана.

…Презентация книги проходила в здании публичной библиотеки, где для такого события администрация предоставила в распоряжение писательницы актовый зал. Диана сидела на сцене, за длинным столом, где обычно в праздничные дни располагался президиум. Она казалась спокойной, словно ей не было никакого дела до столпотворения, творившегося в зале. Представители средств массовой информации, привлеченные запахом сенсации, заняли самые лучшие места. Но и публика, понимая, что помещение библиотеки все-таки отличается от зала суда, вела себя более раскрепощенно, стремясь устроиться в первых рядах. Дубровская опоздала, и ей пришлось довольствоваться скромным местом на галерке, в толпе самых обычных зрителей.

– Что вас заставило написать эту книгу? – спросила молоденькая журналистка. – Кому нужна «Вся правда о скалолазке»?

– Если бы такой вопрос мне задали год назад, я бы, не задумываясь, ответила, что она нужна всем. – Диана обвела рукой зал, словно показывая, сколько собралось зрителей. – Но теперь я не буду лукавить. Эта книга нужна в первую очередь мне.

– Еще бы! Говорят, вы получили неплохие деньги! – с места выкрикнул какой-то паренек, и соседи рядом зашикали на него. – А что я? Об этом все пишут! – оправдывался он, возмущенно дергая плечом.

– Дело не в деньгах, – сказала Диана. – Как вы наверняка знаете, мое уголовное дело еще не рассмотрено до конца, и вполне возможно, тем гонораром, о котором вы сейчас говорите, я воспользоваться не успею. Дело в другом… Любому подсудимому предоставляется последнее слово. Считайте, что моя книга и есть то последнее слово, которое я говорю вам, моим читателям.

Она превосходно держалась на публике, ни словом, ни мимикой не выдавая того волнения, без которого не обходится ни один человек, выступающий перед большой аудиторией. Одетая в яркое синее платье с запа́хом на груди, с кокетливым шарфиком из шифона, завязанным сбоку, она производила впечатление сильной женщины, удовлетворенной жизнью и своим местом в ней. Но, возможно, это была игра, и Данилевская хотела, чтобы почитатели писательницы запомнили ее именно такой, а не неряшливой зэчкой в платке и телогрейке.

– Диана, вы задумали блестящий рекламный ход, – поднялся с места тощий журналист с писклявым голосом. – Такого я еще не видел! – Он поднял книгу Данилевской над головой, демонстрируя ее широкой публике. – Вы издали роман, в котором нет финала. Как это понимать?

Данилевская улыбнулась. Она знала, что такой вопрос ей непременно зададут. Худосочный журналист с женским голосом опередил всех.

– Вы правы, – сказала она. – На месте последней главы можно увидеть жирный прочерк. Как вы уже поняли, этот роман не окончен. Я сама еще не знаю финала. Жизнь не дописала его, но мне почему-то кажется, что вы не будете разочарованы.

– Вы намекаете на приговор, который вам уже фактически вынесен? – раздался выкрик из зала.

– Я ничего не знаю о приговоре, – сказала Диана совершенно спокойно. – События могут повернуться самым неожиданным образом, ведь виновник гибели Ольги Крапивиной еще не найден.

По рядам слушателей словно прошла волна.

– Бросьте, Диана! Неужели вы думаете, что вся эта толпа собралась здесь, чтобы поглядеть на невиновную писательницу Данилевскую? – поднялся с места какой-то деятель в мятой рубашке. – Публика жаждет вашей крови, и вы это знаете. Мы получаем зрелище, вы – славу и деньги. Гениально сработано! Убийство в режиме онлайн. Уголовный процесс – настоящее реалити-шоу! Браво!

Он хлопнул в ладоши, должно быть ожидая поддержки. Люди зашумели. Дубровская, прячась за спинами зрителей возле самого входа, сочувствовала своей подзащитной, но помочь ей ничем не могла. Диана сама пожелала участвовать в этом спектакле. Что касается Елизаветы, то за все золото мира она не захотела бы сейчас быть на ее месте! Хотя, как она уже успела убедиться, Данилевская была темной лошадкой. Кто знает, может, ее клиентка действительно рассчитывала на популярность?

Елизавету кто-то толкнул локтем, и она подвинулась. Рядом с ней оказалась невысокая худощавая женщина средних лет, в ситцевом затрапезном костюме. Дубровская не обратила бы на нее никакого внимания, если бы не лихорадочный блеск в глазах незнакомки, делающий ее похожей на плутовку, в первый раз попавшую на площадь в базарный день. Все-таки все другие зрители умело маскировали любопытство, пряча свои чувства под маской благопристойного равнодушия. А эта женщина не сводила с Данилевской странного, пугающего взгляда. Рот ее приоткрылся, едва не выпустив тоненькую нитку слюны.