Вот он-то в 1948 году и получил письмо из далекого Брюсселя. Николай Сергеевич вскрыл конверт и прочитал весьма занимательные строки.

А потом вышел из своего кабинета и заглянул в кабинет соседний, где сидели двое его коллег.

– Представляете, господа, в Европе, а именно в Бельгии, в Брюсселе, живет некий господин Миролюбов, деникинец, который утверждает, что имеет в наличии письмена древних славянских жрецов докириллического времени. «Дощьки», как он их называет, предположительно пятого – девятого веков!

– Ого! – воскликнул сотрудник господина Чиркова – Лаврентьев. – Эка! А он про Кирилла и Мефодия, равноапостольных наших, не слышал, поди?

Чирков усмехнулся.

– Пятый век, – покачал головой второй сотрудник – Брюшков. – Кто больше! Вернее, кто меньше!

– Вот и я о том же, – кивнул Чирков. – Ладно, надо будет написать этому чудаку. Только не сегодня – нынче дел много…

Но Чирков не написал заокеанскому респонденту ни в этот день, ни в другой, ни в третий. А потом просто потерял конверт, потому что белоэмигранты буквально забрасывали «Жар-птицу» корреспонденцией.

И так бы и заглохло это дело, если бы не новый сотрудник «Жар-птицы» – соредактор журнала «Вестник правды», востоковед Александр Александрович Куренков, публиковавшийся под американизированным псевдонимом «А. Кур». Александру Куренкову, активному участнику белого движения, на тот момент было под шестьдесят лет. Он являлся заметной птицей в белой эмиграции США. Закончив гражданскую полковником, в 1937 году Куренков был произведен самим Кириллом Владимировичем Романовым в генерал-майоры. В последние годы, поняв, что Россию у них отобрали и ломать копья уже не имеет смысла, Куренков-Кур занялся русской историей. И, конечно, его интересовала история предревняя.

Однажды в редакции зашел разговор о том, на каком же языке говорили наши предки, ну, те, что жили до Кирилла и Мефодия, не мычали же ведь они, и Чирков вспомнил:

– Ах, какой же я простофиля! Пропало ведь, наверное, то письмо!

– Какое письмо? – поинтересовался Куренков.

– Да лет пять назад написал мне какой-то русский из Брюсселя, деникинец, что нашел деревянные таблички, он их «дощьками» называл, докириллического времени. Они принадлежали какому-то полковнику Изенбеку, а тот нашел их в имении каких-то Задонских, что ли. Короче, темная история! То ли руны на них, то ли черты и резы, что, в сущности, одно и то же, да еще плюс на санскрит грамота похожа.

– Не шутите? – спросил Куренков.

– Честное слово! Я собрался написать ему, да и потерял письмо.

– Да как же вы могли, Николай Сергеевич? – с укором посетовал Куренков. – А вдруг великое открытие?

А шел в то время уже 1953 год…

– Да Бог с вами, Сан Саныч, все открытия уже сделаны!

– А вот тут я с вами не соглашусь, – очень серьезно воспротестовал Куренков. – Надо найти этого человека! Как бы его находка к моей рубрике подошла – о древностях!

– Ну так напишите вы ему, – посоветовал Чирков. – И моя совесть спокойнее будет. Коли жив тот чудак, глядишь, и откликнется.

И Александр Куренков, не долго думая, опубликовал в очередном номере журнала «Жар-птица» воззвание. Он просил отыскаться человека, пять лет назад писавшего о деревянных докириллических «дощьках».

Юрий Петрович Миролюбов после войны всецело посвятил себя работе на химзаводе. Дела шли, но занимали почти все его время. В свободное же время он писал стихи и прозу, а вот о дощьках совсем позабыл. Да, в 1948 году он отправил письмо за океан, но ответа не получил. Да мало ли, куда могло деться его письмо! Кануло в Лету!

И вдруг – точно выстрел!

В очередном номере «Жар-птицы», который он просматривал в библиотеке, Юрий Петрович увидел, как к нему взывает через океан некий господин Кур! Журналист и востоковед. И просит его откликнуться, написать подробно о дощьках в редакцию журнала!

Миролюбов в тот день пришел домой чересчур воодушевленным. Его приподнятое настроение не укрылось от глаз супруги.

– Что с тобой, милый? – спросила Галина Францевна.

Он вздохнул – жена не любила тему дощек. Слишком тяжелые воспоминания! Изенбек, вечные пиры, смерть Федора Артуровича, гестапо…

Но он сказал:

– В Америке один ученый заинтересовался моими дощьками. Буду писать ему письмо.

Галина Францевна только вздохнула.

И через пару месяцев в далекой Америке, на западном побережье США, в Сан-Франциско Николай Сергеевич Чирков читал в редакции письмо от господина Миролюбова.

В письме вкратце излагались уже известные события о приобретении дощечек, об их странствиях по миру, о трепетном отношении к ним хозяина Изенбека и пропаже дощек после его смерти.

– «Я стал приводить их в порядок, – читал письмо Миролюбова своим коллегам Чирков, – склеивать, а некоторые из них, порченные червем, обрабатывал при помощи химического силикатного состава, впрыснутого в трухлявую середину».

– Подумать только! – посасывая трубку, заметил Брюшков. – Вот ведь энтузиаст!

– «Дощьки окрепли, – продолжал чтение Чирков. – Надписи на них были странными для нас, так как никогда не приходилось слыхать, чтобы на Руси была грамота до христианства!»

– Очень верное замечание, – кивнул корреспондент Лаврентьев. – Очень верное!

– «Это были греческо-готские буквы, вперемежку слитно написанные, сред них были и буквы санскритские. Частично мне удалось переписать их текст. О подлинности не берусь судить, так как я не археолог. Изенбек спас только часть дощек, и текст их оказался разрозненным. Но он, вероятно, представлял из себя молитвы Перуну, Велесу, Дажьбогу и так далее. Под тем, что я вам сказал, могу присягнуть. Искренно уважающий вас Юрий Миролюбов, 26 сентября 1953 года, Брюссель, Бельгия, Европа». – Чирков обвел взглядом коллег. – Ну, что скажете, господа?

– Да-с, – покачал головой Лаврентьев. – Прямо русский Шлиман какой-то!

– Именно! – кивнул редактор Чирков. – Что ж, надо Сан Санычу Куренкову в Пало-Альто звонить. Он нашел это чудо, ему и карты в руки! Пусть разбирается!

Время точит наши силы, усыпляет бдительность, размывает напористыми волнами плоды трудов наших. Уставший носиться с «дощьками» Юрий Петрович Миролюбов теперь вспоминал о своей прежней работе лишь изредка. За время войны и лет неустройства архив его частично поредел. Одного не мог найти преданный старатель, другого. Да и лет уже было немало: пошел седьмой десяток! А супруге было всего сорок два. И если не живой отклик из журнала «Жар-птица», то и совсем бы он позабыл о дощьках. Тем более что преданная Галина Францевна из года в год говорила ему:

– Что ты все с этими древностями возишься, Юрочка? Пиши свои книги: прозу пиши, стихи!

А ведь она, даже не умевшая читать по-русски, просто верила, что ее муж – необыкновенно талантлив, и однажды это признает весь мир, и ее впишут в историю как верную супругу еще одного русского гения. Действительно, Галина Францевна искренне верила в это! Как же повезло ему со спутницей жизни! И он думал: а может быть, она права? Зачем он посвятил всю жизнь чужому творчеству? Да еще не до конца уверенный, что дощьки – подлинники? И надо заниматься своими романами! И ни в коем случае нельзя разочаровать ее, чудесного человека, его ангела-хранителя.