Сезар откинулся на спинку стула, небрежно поигрывая серебряной вилкой в длинных пальцах:

— Скажем, на пятьдесят процентов, — с ленцой в голосе протянул он.

Лёгкий, радостный и возбуждённый шепот голосов пронёсся над столом, словно рой потревоженных пчёл. Кажется, предложение всем показалось таким, каким и было — весьма щедрым.

Однако, человеческая глупость и жадность не знает границ. Толстяк продолжал буравить взглядом Сезара:

— Всего пятьдесят процентов? Этого мало. Наша верность стоит дороже.

— Верность — кому? — подала голос Гаитэ, которой с одной стороны надоело сидеть куклой во главе стола, а с другой хотелось свести на нет намечающийся конфликт. — Я, герцогиня Рейвдэла, прибыла в свои законные владения и требую открыть мне ворота. Те, кто не повинуются моим приказом не более, чем мятежники. За верность вашему законному владельцу, за исполнение того, что является вашим долгом, господин маршал делает вам весьма щедрый дар. Где ваша благодарность?

Когда глаза представителя гильдии обратились в ней, у Гаитэ возникло стойкое и неприятное ощущение, будто по её коже пополз липкий, ядовитый паук. Чувство было таким явственным, что она с трудом удерживалась от того, чтобы не смахнуть с себя воображаемой насекомое.

— При всём уважении, — протянул толстяк, — но наша законная владелица не вы, сеньорита, а ваша матушка.

— Ошибаетесь, — возразила она представителю Гильдии. — Вот письмо, в котором моя матушка передаёт свои титул и свои полномочия мне, как единственной представительнице рода Рэйвов, оставшейся в живых и не находящейся под следствием.

Вытянув из-за корсажа ещё теплое от соприкосновения с кожей, пахнущее духами, письмо, она протянула её второму торговцу, сидящему по левую руку с ней.

Тот с поклоном взял его и зачитал вслух.

— Всё это прекрасно, сеньорита, — елейным тоном протянул толстяк. — Но ни у меня, ни у моих людей нет никакой гарантии, что это письмо действительно писала наша герцогиня.

— Помилосердствуйте, Войл, — протянул другой торговец, в противовес первому тощий, как жердь. — Это однозначно подчерк госпожи Стеллы. Я тысячу раз получал от неё письменные приказы. Готов свидетельствовать под присягой — подчерк её.

— Подчерк можно и подделать! — стоял толстяк на своём.

Во время их пикировки Сезар сидел, словно статуя, не шевелясь. Только глаза яростно блестели.

— Ваша Светлость, — повернулся к нему толстяк. — Вы приносите войну, словно кровожадный орёл, никак не желающий насытиться. И, как вы верно заметили, война — дорогая шлюха. Но если правильно поставить дело, то на ней можно заработать целое состояние. Каждый из нас может сильно разбогатеть, поставляя оружие и удовольствия для враждующих армий. Вы желаете, чтобы мы отказались от этого? Тогда вам придётся заплатить двойную цену.

Гаитэ и не глядя на Сезара, ощущала идущие от него тугие, горячие, как вскипающая лава, волны ярости. Опустив густые ресницы, он смотрел прямо перед собой, на пустующую тарелку, словно боясь, что его злоба, как порох от искры, рванёт в любой момент.

Толстяк всё не унимался:

— Мы хотим больше, чем заявленные вами пятьдесят процентов.

— Хотите больше? — выдохнул Сезар, пожимая плечами.

Потянувшись за вилкой, он неторопливо вонзил её в кусок мяса, поднял и покрутил в воздухе, переводя угрожающий взгляд на толстяка.

— Хотите больше? Получите больше.

Поднявшись, он шагнул к креслу торговца, держа вилку перед собой.

Все замерли, в ожидании уставившись на него.

Изящно склонившись, с вежливой улыбкой он протянул угощение, поднося его к влажно блестевшим, жирным губам оппонента. В недоумении толстяк открыл рот, осторожно снимая ртом сочный, отлично прожаренный кусок с вилки.

— Жуйте, — мягким, как шёлк голосом, от которого кровь стыла в венах, прошептал Сезар.

Торговец принялся интенсивно двигать челюстью.

Тишина стояла такая, что было слышно, как хлопают стяги в ночном небе над их головами.

Не успел торговец прожевать, как новый кусок мяса красовался перед ним на столовом приборе.

— Ещё кусочек? — с ласковостью кровожадного льва промурлыкал Сезар. — Открывайте рот. Ну? Живо! — рыкнул он и, когда торговец попытался возмутиться, Гаитэ увидела, как вторая рука, с зажатым в кулак кинжалом уперлась в объемное пузо несговорчивого толстяка.

— Жуйте! Вы же хотели ещё?

Отбросив вилку в сторону, Сезар пальцами схватил следующий объёмной кусок и запихал его в глотку жадного торговца.

— И ещё?

У толстяка был набит уже полный рот.

— И ещё!

Сезар силой пропихивал в несчастного пищу. Глаза торговца наполнились запредельным ужасом. Он протестующе замычал.

Отбросив показную мягкость, сбросив маску добродушия, Сезар, не от кого не скрывая больше выражение своего иконно-строгого, узкого, по-птичьи острого лица, с подчёркнутой жестокостью продолжал душить едой осмелившегося перечить его воле противника:

— Я набью ваше рыхлое пузо вашей же непомерной жадностью и заставлю это переварить, — тихий голос звенел и бил в уши. — Клянусь адским пеплом, на сей раз я утолю ваши непомерные аппетиты!

Надавив на затылок толстяка, он опустил его лицом в подставленное блюдо с жаренным гарниром и кусочками дичи, щедро сдобренных жиром.

— Жри, свинья, покуда не подавишься собственным добром!

Несчастный хрипел, и хрип этот был едва ли не предсмертным.

Все в ужасе замерли на местах, не в силах найти в себе мужество вступиться за несчастного товарища хотя бы словом.

— Прекратите! — взмолилась Гаитэ.

Слова её не возымели никакого действия.

Она вообще сомневалась, слышал ли их Сезар, потерявший от ярости контроль. Или не желающий себя контролировать — кто знает?

— Прекратите немедленно! — сорвавшись с места, она вцепилась ему в плечо и в руку, стараясь оторвать от задыхающегося торговца. — Хватит, оставьте! Вы же сейчас убьёте его! Что вы делаете?!

Она ожидала, что Сезар отшвырнёт ей от себя так как сделал это в своё время Торн. Но, бросив на неё совершенно дикий, взгляд, от которого Гаитэ вся заледенела, он всё же медленно разжал руки, отбрасывая с лица гриву тёмных волос.

Торговец хрипел, сипел, то ли выплёвывая, то ли выблёвывая остатки пищи из кровоточащего рта.

Сезар чёрной башней нависал над притихшим столом.

В багровых отсветах факелов он походил скорее на демона из преисподней, чем на человека — такой же угрожающий, чуждый и непонятный.

Торговцы, казалось, забыли, как дышать. Старались не шевелиться, боясь спровоцировать очередную вспышку агрессии.