Щёки толстяка вздрагивали. Во взгляде, поднятом на Сезара, светился тихий ужас.

— Хотите, я расскажу вам, здесь и сейчас, что ждёт вашу провинцию если вы осмелитесь противостоять законной власти вообще и мне, Сезару Фальконэ, в частности? После того, как под залпом моих пушек падут стены ваших оборонительных сооружений, я, один за другим, разрушу ваши великолепные замки и соборы, дотла сожгу ваш почтенный университет, от ваших чудесных садов и цветников останутся лишь обугленные головёшки, мои войска во время штурма убьют ваших храбрейших сыновей, а когда Рэйвьер падёт, изнасилуют ваших красивейших дочерей! Впрочем, и дурнушки тоже кое на что сгодятся. А когда от вашей плоти и крови ничего не останется, на месте вашего города я построю новый и назову в свою честь! Выбор за вами господа, только за вами. Пойдёте за мной по любви ли, по расчёту ли, повинуясь моей плети и силе — но вы всё равно пойдёте! Те из вас, кто согласен сделать правильный выбор, прямо здесь, присягнёте на верность Гаитэ Рэйва, герцогини Рейвдэйлской, поцелуете край её одежды и герцогский перстень, чтобы скрепить наш договор. А завтра мы будем ждать вас у городских ворот в два часа пополудни. Вы вынесете ключи как символ вашей покорности и верности. А чтобы наказать вашу непомерную алчность, подкупите стражу, оставшуюся верной мятежным лордам, своими деньгами!

Гаитэ испытывала весьма противоречивые чувства, когда почтенные мужи, поднимаясь с места, один за другим, покорно опускались на четвереньки, целуя сначала землю под её ногами, затем край платья, а потом прикладываясь губами к её руке.

Её возмущали грубость и грязная демонстрация силы со стороны Сезара, в тоже время она готова была рукоплескать ему. По-своему он был великолепен, как великолепны любые разрушительные силы природы в своём апогее — несущийся по небу чёрный смерч, вздымающаяся девятым валом волна, вскипающая в жерле вулкана, готовая выплеснуться на поверхность земли, магма.

Сила всегда притягательна, а разрушительную силу люди вынуждены созерцать в разы чаща, чем созидательную. Возможно, причиной тому человеческая природа, несовершенство людского зрения, способного видеть лишь то, что угрожает и разрушает, а не то, что возвышает и облагораживает душу и существование.

Сезар был беспощаден и жесток, но на фоне других он смотрелся выигрышно. Стоило льву издать первый грозный рык, как вся эта стая паршивых гиен кинулась пресмыкаться, поджав хвосты. Гаитэ не оставляло желание вытереть руку, а лучше отмыть её с мылом от всех этих фальшивых, неискренних поцелуев, полных ненависти и лести.

Но она стояла, замерев, точно была не живой женщиной, а статуей, воплощающей власть Фальконэ.

Когда церемония завершилась, Сезар непринуждённо уселся на стул и вальяжно взмахнув рукой, небрежно бросил:

— Сезар Фальконэ отпускает вас!

Торговцы, сгибая спины, не глядя в глаза ни гостям, прибывшим к ним из Жютена, ни друг другу, торопливо спешили покинуть негостеприимную поляну.

Стражники, словно идолы, стояли на своих местах с каменными лицами, словно всё, чему они были свидетелями, их не коснулась. Флаги на пиках их копьях развевались на ветру. Пламя то удлиняло языки, то опускалась в металлических жаровнях.

Сезар выглядел свирепым и самоуверенным, но, стоя рядом с ним, Гаитэ не могла не заметить не только жёсткого блеска в чёрных глазах, но и то, как нервно двигался кадык на его гибкой, словно змея, шее; как видимо бился учащённый пульс, выдавая волнение, которое он столь искусно скрывал.

«Как не демонстрируй силу и бесчеловечность, ты всё же такой же, как и все другие люди — из плоти и крови. И тебе ведомы человеческие страхи и сомнения», — с грустной нежностью подумала она.

— Вы не присядете? — раздражённо бросил он, обращаясь к Гаитэ.

— Вам нервирует моё присутствие, Ваша Светлость? — насмешливо откликнулась она.

— Только когда вы дышите мне в затылок. Предпочитаю видеть ваше лицо, — довольно резко процедил он. — Садитесь, перекусите. Здесь столько деликатесов пропадает зря.

Гаитэ не стала провоцировать судьбу и послушно отошла от взвинченного до предела маршала. Но садиться не спешила, встав за стулом и положив ладони на высокую спинку.

— Если я откажусь, что вы сделаете? Макнёте в миску с жиром?

Сезар перевёл на неё тяжёлый взгляд:

— Вы не одобряете моего поведения?

— Это будет зависеть от того, какое действие оно возымеет завтра. Это и был ваш экономный план?

Сезар подобрался. Он был весь как натянутая струна:

— Вы надо мной насмехаетесь, герцогиня?

— Нет. Подкупить торговцев чтобы без боя войти в Рэйв — хорошая идея. При условии, что её удастся реализовать. И я склонна полагать, что у нас получится.

— У нас?..

— Мы на одной стороне, не забывайте. Я, как и вы, хочу мира и желаю сохранить жизнь моим подданным.

— И всё же вы не одобряете?

— Не одобряю.

— Что именно? — откинулся Сезар на спинку стула.

— То, как вы потеряли контроль над собой.

— Я не терял. Я продемонстрировал именно то, что хотел. Я ведь южанин, сеньорита. У нас южан горячая кровь, но — холодные головы.

— Я бы поверила вам, если бы не была свидетельницей недавней стычки между вами и Торном.

Сезар переменился в лице. Он явно был в очередном шаге от нового приступа ярости.

— Я знаю, что не следует говорить об этом, — продолжила Гаитэ, — что за моими словами может последовать очередная ссора, но я скажу — ради вас самих. Вы этого заслуживаете. Вы сильный и умный человек, но держите крепче на поводке вашего внутреннего зверя. Свирепость и ярость — плохие советчики. Дав волю гневу, вы заставили не только бояться себя, но и ненавидеть.

— Пусть ненавидят. Мне плевать, лишь бы сделали то, что мне нужно, — холодно сверкнул глазами Сезар.

— Часто тот, кто ненавидит, желает отмщения. Зачем превращать во врага того, кто мог бы стать союзником или, в крайнем случае, мог бы оставаться просто нейтральным?

— К тому, что мои угрозы заставили их сдаться быстро, а с вашими уговорами да увещеваниями мы бы потеряли ещё не один час! И ещё неизвестно, чем кончилось бы дело. Чего вы от меня хотите? В чём обвиняете?

— В том, что ваша ярость — она как волна. Пока вам удаётся её оседлать, словно несущую лошадь — полбеды. Но может наступить час, когда она вас погубит.

— Ну если даже и погубит, вам-то что? Не всё ли равно?! Что вам за дело до моего нрава и привычек? Какого чёрта вы, сеньорита, вмешиваетесь не в свои дела?

Гаитэ застыла, словно его уже не просто резкие, а откровенно грубые слова, заморозили её искренние порывы.

— Я бы рекомендовал вам обуздать нрав моего брата, он не менее горяч, чем мой, если не более. И вообще, сеньорита, вы уж определитесь, кто вы — скромная монастырская воспитанница или бунтарка.