Будущие матери тихо переговаривались между собой. Звуком прибоя шелестели ожерелья из раковин, когда они вытаскивали их из корзин и показывали другим.

Ярмарка первобытного хэндмэйда объявляется открытой.

Ничего другого не оставалось — я медленно опустилась на скамью.

* * *

После был еще один кошачий заезд, а за ним — небольшой перерыв. Братья поднялись. Я поняла, что скоро их очередь.

Анкхарат ко мне не подошел и уж тем более не поцеловал на прощание. Только кивнул и взглядом показал, что им пора спускаться. Мне ничего не оставалось, как кивнуть в ответ.

Сыновья спустились по лестнице рядом с ложей вниз и исчезли под аркой. Вероятно, они переодевались прямо под ложей. И, конечно, с помощью рабов.

Остался только Аталас. В силу возраста он в гонках не участвовал. Его заменял старший сын, который позже унаследует и место в ложе, и родовые земли недалеко от Сердца Мира.

Я положила подбородок на скрещенные на парапете руки и наблюдала за жизнью ипподрома. Конечно, я попробовала найти общий язык с остальными избранницами, но жалость в их взгляде выводила меня из себя.

«Как же так, — читалось в их глазах, — Мать до сих пор не одарила тебя?»

Я не понимала, за что меня стоит жалеть. Я скорее могла пожалеть их всех. Уж я-то помнила, какими были отношения Асгейрра с его избранницей. Она была худой и бледной и, конечно, она не узнала меня, хотя я тепло улыбнулась ей, как давнишней знакомой.

И уж, конечно, мои с ними отношения не наладили бы речи в духе Клары Цеткин и Розы Люксембург. Да и восьмое марта требовать в этих краях было несколько рановато.

Так что я замкнулась в себе и смотрела за тем, как рабы выравнивали на арене широкими костяными граблями вспаханный предыдущими гонками песок. Следила за тем, как живут своей обычной жизнью жители Нуатла. Бегали между рядов лоточники, продавали все те же твердые лепешки, куски жареного мяса, разливали из кувшинов вино. Люди то и дело вставали, садились, пропускали кого-то, поднимались или спускались по лестницам.

Только спустя какое-то время я поняла, что мне так хотелось отыскать среди людей на трибунах.

Доказательства, что в Нуатле существует любовь.

Я искала счастливые влюбленные лица на трибунах. Искала женщину, которая смеялась бы шуткам своего избранника, потом с наигранно строгим видом просила бы не шутить так, пока она ест или не шутить так, потому что все же услышат, и он, конечно, тут же обещал, но только через мгновение снова отпустил какую-нибудь шуточку. И она прыснула едой или подавилась вином и захохотала, вот прям захохотала до слез. Счастливых слез.

Может быть, я далеко сидела. Конечно, я не могла видеть всех. И, конечно, не могла судить только по тем зрителям, которых я видела, обо всём Нуатле.

Люди улыбались. Люди, конечно, шутили. Это был хороший день с прекрасной погодой. Немного прохладный, но хотя бы не лил дождь. А смотреть и участвовать в гонках в жару дело невыносимое.

Но того, что я так искала, не было.

Потом распорядитель гонок снова дунул в крученый рог. Где-то ударили барабаны. Готовность номер один, как говорится.

Люди задвигались быстрее. Требовать тишины от целого, забитого ипподрома было невозможно, но она почти наступила, когда на арену вблизи старта стали выводить коней.

Я не смогла усидеть. Вскочила на ноги. Старт был далеко от нас, мне мешали колонны, я обошла скамью под внимательным взглядом девяти пар глаз, оторвавшихся от ожерелий.

Я, конечно, предполагала, что конь, который способен нести на своей спине такого, как Анкхарат, должен походить на английского тяжеловоза, как минимум. Но эти первобытные кони были еще крупнее, еще сильнее. Недовольное ржание одного из них по силе и громкости походило на раскат грома.

Одного коня держали три-четыре раба. Кони топтались на месте, вскидывали ноги, встряхивали прекрасными длинными гривами. Они не могли устоять на месте. Лошадки рвутся в бой, подумала я.

Черта с два.

Когда вороной конь встал на дыбы и замолотил копытами воздух, рабы, выронив из рук веревки, бросились от него в рассыпную. Конь понесся по арене, ошалев от гудящих арен, от эха.

На нем не было ни поводьев, ни сидений, ни упряжи.

Ничего.

Это были десять, абсолютно диких, необъезженных коней.

Вот почему Анкхарат даже не понял моих вопросов о том, кто занимается конями в их отсутствие и как они могут сесть им на спины без подготовки, без тренировок.

Это древний мир, плевать на тренировки. Мужчина должен сесть на дикого коня и приехать первым.

— Не волнуйся, — произнес Аталас рядом со мной. — Анкхарат хороший наездник.

А я возьми и ляпни:

— А Асгейрр?

Аталас провел правой рукой по пышной белой бороде и ответил:

— Тоже.

— Ну и как тут не волноваться? — вздохнула я.

— Анкхарату нечего доказывать, в отличие от Асгейрра, — туманно ответил первобытный дедушка Мороз. — Выходят, смотри.

Я и так смотрела. Я глаз оторвать не могла от десяти фигур, которые вышли на арену. Я не сразу нашла Анкхарата. Издали они были почти не различимы, а уж рядом с мощными конями вообще казались муравьями.

Сбежавшего коня, тем временем, вернули обратно.

— Почему ему досталась десятая дорожка? — спросил Аталас, явно подразумевая совсем не гонки.

Я смешалась, не зная, что отвечать старшему брату Анкхарата. И какое именно объяснение он хотел услышать? Что было известно Аталасу о Львах, о роли Асгейрра в этом заговоре, о потопах и краста на землях Нуатла?

— Ему нечего доказывать, — повторила я его собственные слова. Отчасти ведь так и было.

Аталас кивнул, ответ его вполне устроил.

— Тогда смотри. Он будет у трибун. Асгейрр ближе к спине.

— Спине?

— Это колонны в центре. Ближе всех к ним только Аспин.

Как спокойно он говорит о брате, который спал с его избранницей вместо него.

— Мой старший сын будет на четвертой дорожке, — продолжал Аталас. — Жаль, я не вижу его отсюда. Глаза уже не те. Я ведь даже больше не летаю. Анкхарат часто летает?

На ум сразу пришли его летные тренировки с другими наездниками орлов.

— Часто, — ответила я.

— Это хорошо, — отозвался Аталас.

Да уж, неплохо.

Всадники на арене, тем временем, стали подбираться к своим коням. Рабы держали веревки. Кони рыли песок, ржали и всячески выражали негодование. О Боги, как заставить этих чудовищ не только не скинуть человека со своей спины, но еще и преодолеть целый круг?

Аспин взлетел на спину коня первым, чем заслужил оглушительное одобрение со стороны трибун. Его конь встал на дыбы из-за такого оглушительного восторга, но Аспин удержался от падения.