Его лицо ничего не выражало. Руки были сжаты в кулаки.

— Пей! — крикнул жрец.

Я вздрогнула. Протянула руку, он вложил мне в ладонь чашу.

Не отрывая глаз от Анкхарата, выпила содержимое. Вкуса не почувствовала. Мне было плевать.

Причал под моими ногами покачнулся. Кто-то снова протянул мне свои руки. Нет, нет!.. Я должна была ждать его шесть дней, а не вечность, нет!

— Анкхарат!!!!

Они были все одинаковы. Они все были на одно лицо.

Десять мужчин, повернувшись ко мне спиной, покидали пристань.

Ни один не обернулся на мой крик.

Меня чуть ли не столкнули в лодку, усадили на свободное место.

Я могла никогда больше не увидеть его. Он знал. Он прошел этот путь уже трижды. И теперь в четвертый раз.

А еще он ведь просил простить его. Он знал. Еще тогда знал, чем все кончится.

Я вскочила на ноги. Слишком резко для маленькой лодочки. Борта дернулись, захлебнув воды. Женщины охнули и вскрикнули. Гребцы ругнулись, потянулись ко мне.

Но я сложила руки рупором и крикнула:

— Будьте вы все прокляты! Слышите? Будьте вы прокляты!!

Мне казалось, что время бесконечно, что вечность впереди, что я справлюсь с традициями, ритуалами и жрецами и буду счастлива. Как же.

Причал отдалялся. Вода в реке искрила нестерпимо, женщины негодующе перешептывались. Меня качало из стороны в сторону, но я стояла. Один из гребцов держал меня, чтобы хотя бы не дергалась.

А я глядела. Как будто отведи я взгляд в сторону, и с прошлым будет покончено. А десять мужчин садились верхом на орлов.

Кажется, зелье, наконец, подействовало — колени подогнулись, я рухнула на скамью. Они уложили меня на корме. Я оставалась в сознании, но двигаться уже не могла.

А после они спокойно продолжили путь вниз по течению. Прочь от Сердца Мира.

К Острову брошенных жен.

* * *

Меня предали.

Я мчусь по шоссе, не разбирая дороги. Встречных машин мало. Я не на велодорожке, и мне сигналят. Я еду слишком быстро, но иначе я не могу. Мои ноги горят огнем. До дождя я откатала «на отлично» свою норму на тренировке. Но кому какое дело, верно?

Ведь меня предали.

Дождь заливает мне глаза. На мне нет очков. Я не останавливаюсь, чтобы найти их в седельной сумке. Я шпарю вперед, сквозь туманную морось, которая размывает серое полотно дороги.

А может, виноваты слезы.

Я мчусь вперед. Щурюсь из-за слепящих фар. Они множатся на мокром асфальте, растягиваясь в желтые полосы. Это могло бы походить на праздник, столько иллюминации… Если бы не слезы.

Секундное дело — протереть глаза тыльной стороной ладони. Я так уверена в себе.

Я отпускаю руль. Всего на миг.

На такой скорости внезапно отнимать одну из рук — чревато. Переднее колесо может вильнуть. В ту сторону, с которой сохраняется давление на руль.

Если бы я не была правшой, меня могло бы вынести на встречку.

Лужи нарушили сцепление между шинами и асфальтом. Колесо вильнуло.

Когда моя правая рука снова легла на руль, велосипед уже жил собственной жизнью. Я нажала на тормоз. Но переднее колесо, оторвавшись от земли, уже зависло над канавой.

Меня выбило с сидения, но шнурок правого кроссовка зацепился за педаль. Эту ногу я и сломаю в нескольких местах. Но прежде ударюсь головой об дерево. Шлем погасил удар. Но я словно бы оказалась внутри колокола во время колокольного звона.

Бо-о-о-м-м.

Меня предали. Снова.

Бо-о-о-м-м. Я зажимаю уши, но голова раскалывается. В ушах звенит. Сумасшедший звонарь из Нотр-Дама снова дергает за веревку.

Его тоже предали. Предательство нелегко пережить. Даже, если тебя предупреждали заранее. Ну, как предупреждали… Пытались предупредить.

По моим жилам течет огонь. Он вытекает наружу, под дождь, желтые искры превращаются в звездочки. Я снова слепну и пытаюсь прикрыть глаза руками, но руки не слушаются меня.

Чьи-то тени закрывают невыносимо яркий свет. Ко мне бегут люди. Они кричат мне, хотят узнать, в порядке ли я.

Бо-о-о-м-м.

Как я могу быть в порядке, когда в моей голове отверженный звонарь бьет в колокол? Его, как и меня, предали.

Передайте им, хочу я сказать этим людям, которым мало автомобильных фар и они светят на меня телефонами, скажите Питеру и Хлое, они наверное все еще в том кафе, они наверняка снова целуются. Скажите им, где я, скажите им, что я не пущу их к себе в палату, ни за что… Бо-о-о-м-м!

Синие вспышки кратких молний. От них голова болит еще сильнее. Горбун впадает в исступление. Все кончено, Эсмеральда! Прости-прощай.

Но вместо этого я поднимаюсь на ноги. В какой-то неочевидный для окружающих миг до меня доходит, что все это… уже было. Это не наяву. Даже кровь и раны ненастоящие.

Я помню Анкхарата. Значит, это снова сон. Всего лишь игра разума.

Меня хватают за руки люди, но я иду, карабкаюсь по влажной грязи вверх. Сломанная нога не слушается. Голова гудит. Но все это пройдет, как только я выберусь наверх.

Там медики уже выкатили из машины каталку, они отступают на шаг назад, когда я вылезаю на дорогу.

Я прохожу мимо. Меня предали, знаю. Опять. Снова. Но меня предупреждали. «Прости, если можешь».

Я не знаю, могу ли я.

Сейчас я даже не могу думать о тебе, Анкхарат. Сломать ногу и то не так больно, чем позволить думать о тебе, Анкхарат.

Ты пытался, я знаю, пытался предупредить, но если бы ты предупредил меня, как есть, это могло не сработать. Я могла бы выдать себя и тебя своим наигранным гневом, отчаянием, слишком медленной реакцией. Асгейрр знал только один рычаг давления на тебя — и это была я.

Эта мысль пока не очень помогает. Боль все равно не утихает. Это больно, Анкхарат. Очень больно.

Я иду вперед. Я помню тебя, помню ночи с тобой, и я знаю только одного человека, который объяснит мне, что нужно делать дальше. Что нам ждать дальше. Он умный, очень умный.

Его зовут Питер. Жаль, что вы никогда не познакомитесь.

Он полюбил другую, сейчас я скажу ей, что она подходит ему больше, чем я. Гораздо, гораздо больше. Если дойду.

А я дойду. Обязательно дойду. Ради нас. Ради них.

Ради целого мира, чью историю я не знаю, но они знают. Я, наконец, оценила знания своих друзей.

Лучше поздно, чем никогда? Не знаю. Может быть.

Я иду, ковыляю. Иногда запрокидываю голову и глотаю капли дождя. Внутри меня бушует огонь. Я зла, очень зла на тебя, Анкхарат. Тебе повезло, что я так далеко.