…Поспешное с точки зрения тетки решение Николая Андреевича временно перебраться жить в Москву к невесте – а там видно будет! – Инна Антоновна постаралась укрепить с тылов и добилась выдачи письменного разрешения на оплату военным училищем одного курсантского койкоместа в Москве, тем самым неожиданно вогнав нищую Пелагею с семьей (то есть, с Верой) в разряд сдающих жилье через фининспекцию «частников» – ну почти что спекулянтов!

Вопрос же с женитьбой-распиской – то есть, с положительной резолюцией на поданный Николаем Андреевичем рапорт – Инна, напротив, постаралась затормозить – а почему, знала пока только она одна…

Причина была чудовищна – и проста, как выеденное яйцо, но от этого еще более нерешабельна: по данным, обрушенным на бедную голову тетушки компетентными органами, невеста «сидела»!

В тюрьме!

Да не за воровство или уголовку какую-нибудь мелкую, а по причинам политическим – за опоздание на работу во время войны с фашистами…

То есть, избранница в жены будущему советскому офицеру-командиру являлась настолько морально неустойчивой, что при ином стечении обстоятельств могла бы вполне даже получить срок как враг народа.

… Тот факт, что опоздавшей в типографию девочке Вере, не эвакуированной в тыл, как большинство детей ее возраста, а работавшей наравне со взрослыми в ту суровую и очень неясную московскую зиму сорок второго, было тогда всего четырнадцать лет, не смягчал, в представлении Инны Антоновны – в отличие от вынесших только административное наказание судей военного времени! – а, напротив, лишь отягощал Верину – главную! – по жесткому стародевическому мнению тетки жениха, – вину: беременность.

Инна мучилась страшными сомнениями: как сказать племяннику?

То, что он понятия не имел о прошлом Веры, было для Инны Антоновны аксиомой.

Но надо же было как-то спасать мальчика!

План возник тоже временный: ничего пока не говорить никому, а как можно дольше затягивать с резолюцией на его рапорте о предполагаемой женитьбе.

Решение-то, дело ясное, будет отрицательным – в этом Инна ни секунды не сомневалась.

Но вот о причинах этого отказа – и скорее даже, о самой формулировке запрещающей резолюции – надо было крепко подумать.

А с другой стороны – а что тут думать-то!

Пусть будет написано в правом верхнем углу синим отрицательным карандашом лишь одно слово – «Отказать!» – безо всяческих разъяснений или комментариев – и росчерк – и все дела!

К тому же, мальчика надо начать серьезно лечить – сделать для него академический отпуск, и потом восстановить в учебе труда бы не составило, а за отчисление по состоянию здоровья Инна не боялась – у ее знакомых врачей хватит и ума, и возможностей извернуться с соответствующим случаю диагнозом.

А потом бы уж и запихнуть Николая на реабилитацию в самый дальний угол Союза – например, в гарнизон или на плавбазу на Сахалин или на Камчатку – где, на секретном подлодочном хозяйстве, тоже работают такие люди, которые беспрекословно исполнят приказ Инниного начальства…

И самому Николаю будет наверняка приятно и интересно побывать там, где он служил, и не просто служил, а воевал – и получил не только ранение, но и награду – медаль за отвагу.

А далее – будем посмотреть, как говаривал Инночкин Идол Мио…

Может, и любовь у Николая на таком расстоянии от столицы поутихнет, – и вот тогда-то, осторожно, в письме, намеками, и надо будет просветить его насчет сложностей в биографии этой москвички, которая ну всех питерских просто околдовала и очаровала – и как ей это только удается – не биться головой об стенку от стыда за содеянное!

Мальчик наш – существо тонкое, чувствительное, он – не простит!

И когда развеется вся эта его ненужная и неправильная по жизни любовь – тут-то и надо будет уже по-настоящему заняться сватовством, найти достойную невесту из приличной семьи, а привлечь к этому делу необходимо непременно Лизочка!

И невдомек было бедной Инне Антоновне, усердно хлопотавшей под самый Новый год об освобождении Николая из-под ареста, что же за истинная причина толкнула курсанта на такую дикую выходку, как удар бутылкой по голове вышестоящего по званию товарища военнослужащего…

…В комнате Пелагеи поставили Николаю Андреевичу поначалу, сняв с пыльных антресолей в кладовке, Колькину раскладушку.

Но как-то быстро стало понятно даже щепетильной Пелагее, что ни к чему вся эта канитель с застиланием и расстиланием ненужного спального места.

Да ладно уж, чего там, все равно скоро распишутся, пусть спят себе вместе на диване…

Скромный и обходительный, не по-московски вежливый и аккуратный Николай Второй довольно быстро обжился в новой для него столичной коммуналке.

Со всеми соседями познакомился сразу, как приехал, и вскоре привык, как будто так и жил в Вериной квартире всю жизнь, да только уезжал иногда ненадолго в славный город Питер на побывку к тетке.

Стал ходить на учебу с удовольствием.

В бывшее свое общежитие зашел вместе с Верой, сердечно встретился с товарищами, познакомил с невестой, посидели, поговорили, пригласили ребят на скорую, видимо, свадьбу.

Жизнь в ожидании хорошего события потекла размеренно и счастливо.

Поля вскоре просто души не чаяла в будущем зяте – и за картошкой сходит, и полы все в огромной квартире идеально помоет в ее дежурство, и в кино Колизей даже с собой приглашал – три билета купил, ну как тут было не пойти, хоть Верка и хмыкала всю дорогу…

Ведь даже сын Николаша ни разу не сподобился мамашу в кино позвать – а этот…

И звать-то его тоже как легко было – так и лежало на языке, что твоя конфетка леденцовая, привычное «Коля-сынок»!

Вера даже матери замечание один раз сделала, что ведь не сынок он ей, что же так Колю-то своего собственного быстро забыла!

Да сама Пелагея, иной раз, уж и думала – вот как будто заменил ей Николашу этот добрый и отзывчивый, ласковый белоголовый юноша.

Но все же ныла душа по сыночку родному, вот и искала себе замены любовь материнская, было бы на кого излить.

Верка-то как была насмешница, так и осталась, не имелось у нее тепла к матери никогда, хотя теперь вроде бы с Андреичем со своим и стала Вера другой – не поймешь только, что-то они оба задумчивые какие-то, все разрешение это на расписку никак не получат.

Спят вместе, как муж с женой – а Вера, Бог ее знает, к добру иль к худу – все пустая ходит.

И неизвестно еще, уж не осталась ли она бесплодная после Володеньки своего – Царствие ему небесное, светлая память павшим…

Полька уж удумала было поинтересоваться как-нибудь, невзначай будто, у дочери, что у ней там – все ли по женским делам в порядке?

Да постыдилась, и забоялась к тому же: еще взбесится Верка опять, как кошка дикая, и выкинет хреновину какую-нибудь, как тот раз при сватовстве с ее бывшим начальником произошло…