Ворон не врал. Дирижабли были здесь, в ангаре, накрытые загаженным существами брезентом, – все пять.

Небольшая группа осталась в ангаре – чтобы убрать тела, открыть дирижабли и начать ремонт. Среди них был Василь, стоявший в цепи по соседству с Каей. В бою толку от него было немного – зато теперь, деловито раздавая указания, поднимаясь по приыставным лесенкам, хищно разглядывая явившиеся из брезента гондолы, он был в своей стихии.

Пом не отговаривал Василя – хотя на Ворона все еще глядел волком, однако настоял на том, чтобы с ним в ангаре работали Кречет и Ясень. После эта группа планировала заночевать тут же, чтобы утром продолжать ремонт, – действовать нужно было быстро. Это понимали все, хотя вслух никто не говорил ни о Сокол, ни о сторожевых дирижаблях, которые недавно видели разведчики.

Остальные, в том числе и Кая, вернулись на станцию до темноты. Утром им предстояло наконец отправиться домой.

– Но сначала – отпразднуем! – заявил Ворон, потирая руки. – Мы это заслужили. Если бы не вы, мы бы не решились. А промедлили бы еще немного – детеныши бы подросли…

– А поперлись бы мы туда одни, что было бы? – буркнул Пом, и Ворон примирительно улыбнулся:

– Ну брось, помощник. Ведь я извинился. Впрочем, если извинений недостаточно – сегодня вечером наше радушие довершит дело.

В радушии на станции, как выяснилось, действительно знали толк. Столы накрыли в ангаре, где ночевала их группа. У стен сидело несколько человек с музыкальными инструментами – видимо, их успели забрать из Красного города.

К возвращению бойцов женщины уже наварили густой и очень вкусной похлебки из овощей, преимущественно картошки, моркови и лука, и мясных консервов. На столе лежали свежие караваи, и от их запаха у Каи рот наполнился слюной. Выкатили несколько бочек странного напитка – горьковатого и хмельного. Его грели в котлах и пили из глиняных кружек. Вкус Кае не слишком понравился, но она притерпелась, потому что питье было горячим, а одно это дорогого стоило.

Набрасываясь на еду, Кая, по правде говоря, не думала о том, что съедает то, чего хватило бы на пару суточных пайков. Не время терзаться угрызениями совести, когда удается наесться досыта.

Она не видела ничего, кроме еды, когда ее окликнул знакомый голос:

– Привет, Кая!

Она замерла:

– Андрей.

Это действительно был он, живой и здоровый, опирающийся на трость. И он улыбался:

– Я. Кстати, не за что.

Они обнялись, и в этом объятии не было и следа напряжения, висевшего между ними в Красном городе.

– Спасибо, что помог. Мне показалось, Ворон и сам хотел сказать правду, но…

– Кто его знает, – подхватил Андрей. – Все вышло к лучшему. Нашей группе не выстоять без помощи. А теперь…

Он продолжил что-то говорить, но музыканты, сидевшие у стены, закончили настраивать инструменты, и грянула музыка. Андрей неловко улыбнулся и отошел к стене – здешние пустились в пляс быстро и без стеснения.

Кая тоже отошла подальше. Глядя на быстрые фигуры танцующих, она подумала, что Гану бы здесь понравилось. Неожиданно на глаза навернулись слезы – как будто музыка высвободила напряжение, которое она так долго старалась держать под контролем.

Она вышла из зала и устроилась на перевернутом ящике за дверью, надеясь, что никто не заметил ее ухода.

– Эй. – Шоу подошла к ней, осторожно неся две глиняные кружки, над которыми дрожали шапки белой пушистой пены. Кая подвинулась, давая ей место, и торопливо вытерла лицо рукавом. – Держи. На вкус не так плохо, как я думала. – Шоу с хлюпаньем хлебнула из чашки, и ее верхняя губа украсилась пушистыми белыми усами.

– Спасибо.

Шоу легонько стукнула по ее кружке своей. Кая сделала глоток, пряча взгляд, – она видела, что Шоу внимательно смотрит на нее.

– Ты чего, плакала? – наконец спросила женщина, и Кая закашлялась.

– Что? – не очень убедительно удивилась она. – Ничего подобного.

– Да ладно тебе. Я же вижу. – Шоу вздохнула и сделала еще глоток.

Музыка стала громче. Трещотки, гремушки, ложки и веселое пение флейт. Люди глухо гудели, хлопали в такт, стучали ботинками по полу так, что стены тряслись. Обычно под такую музыку даже Кая пускалась в пляс – хотя танцевать не любила.

– В чем дело? Это из-за него, да? Из-за Гана? – Шоу наморщила лоб. – Или из-за другого парнишки?

– Ох, Шоу. Пожалуйста, давай не будем… Просто иди танцевать, ладно? Я видела, тебя есть кому пригласить.

– Тебя тоже, – заметила Шоу, ничуть не смутившись. – Так почему бы нам обеим не пойти туда? Завтра всех ждет дорога. Потом – ремонт, другие группы, Красный город… Кто знает, как все сложится. Надо веселиться, пока можно.

– Я не хочу веселиться.

– Кая, прошло много времени.

– И что? – спросила Кая гораздо резче, чем собиралась. – Пора мне успокоиться? Я знаю Артема всю свою жизнь, и…

– А грустишь не из-за него, – уверенно сказала Шоу, невозмутимо прихлебывая из кружки. – Из-за второго парня. Гана. Тебе из-за этого так плохо? Стыдно из-за того, что его судьба беспокоит тебя больше, чем…

– Пожалуйста, хватит.

– Ты зря мучаешь себя. – Шоу внимательно посмотрела в кружку, как будто черпая оттуда свои советы. – Даже не знаешь, вернутся они или нет, – а мучаешься из-за того, что обижаешь одного, выбрав второго? Умно́, ничего не скажешь.

– Я не просила совета, – огрызнулась Кая. – Иди, пляши с этим… щеголем. – Вычитанное как-то слово пришлось наконец кстати – хотя, судя по недоуменному лицу Шоу, не достигло цели.

– Ты про Ворона?

– Да, про него. Он так и вьется вокруг тебя – тебе что, мое разрешение нужно, чтобы…

– Ах вот в чем дело, – протянула Шоу и покачала головой. – Ты просто ревнуешь.

– Что?

– Ревнуешь-ревнуешь, – Шоу качнула кружкой, и немного питья пролилось на пол – она растерла лужицу ногой. – Кая, мы друзья. И я не перестану заботиться о тебе от того, что…

– Мне вовсе не нужно, чтобы обо мне…

– Ну конечно, нужно, – сказала Шоу неожиданно мягко и отбросила свои косички с лица. – Ты одинока. Думаешь, я не знаю, каково это? – Шоу невесело усмехнулась. – Думаешь, не знаю? За всю свою жизнь я не встречала человека с темной кожей – ну, кроме отца, конечно, но он уже не в счет. Я всегда отличалась от других – а жить с этим совсем не просто. Одиноко. Ты тоже одинока – одиноким хорошо держаться вместе. Но жизнь идет, Кая. Происходят новые вещи. Приходят новые люди. Можешь вечно грустить – это не даст тебе ничего. Просто твоя жизнь будет очень печальной.

Кая рывком поднялась, стиснула кружку. Больше всего на свете ей хотелось двинуть ею Шоу по лбу – но она понимала, что та говорит искренне.