бы распоряжение водителю, чтобы, когда мы будем проезжать мимо немецкого аэродрома, он на четверть часика тормознул — мне же надо там осмотреться, прикинуть, смогу ли самолёт в воздух поднять. А вдруг не смогу? А машина уедет? Не пешедралом же нам дальше топать?

Капитан почесал затылок, поправил шапку, решительно сказал:

— Пойдём, сейчас распоряжусь.

***

— Ну ладно, давайте прощаться. Увидимся ли ещё? — комбат смотрел на стоявших кучкой Андрея, Агнию, Пашку и Антонину.

— Увидитесь, увидитесь! — рассмеялась Агния. Потом вдруг приблизилась к Степану почти вплотную, и негромко, на ухо, как самое сокровенное, сказала, понизив голос:

— Я про Веруську твою тебе серьёзно сказала. Гляди, не упусти! Как только война закончится, сразу ей пиши, и вызывай к себе. Запомнил?!

Пытливо вглядываясь в её большие карие глаза, двадцатидвухлетний командир батальона твёрдо кивнул. Агния улыбнулась в ответ, ободряюще хлопнула его по спине, и сказала на прощание загадочную фразу:

— Расскажи ей обо мне. Скажи, что меня звали Агния. Может, она меня вспомнит…

Обнялись, попрощались, расселись в кузове среди нескольких завёрнутых в брезент пулемётов, миномётов, и противотанковых ружей, отправленных в ремонт. Агния и Антонина отказались садиться в кабину, и поехали вместе с парнями в кузове.

Видавшая виды полуторка, натужно взвыв мотором, тронулась с места и поскакала по ухабам…

***

— Ну что, Пичуга? — Пашка толкнул задумавшуюся Агнию в бок, — сыграй нам что-нибудь, а? Всё веселее ехать будет!

— Что же тебе сыграть?

— А про танкистов!

— «Три танкиста, три весёлых друга»?

— Не-е-е, эту я знаю.

— «На поле танки грохотали»?

— Да не-е-е… и эту мы уже пели, эту я тоже знаю. Спой такую, которую… которую…

— Ладно, слушай. И запоминай! — она уселась поудобнее и набросив ремни на плечи, растянула мехи аккордеона.

— «А поле боя держится на танках,

взревут моторы, и сверкнёт броня.

По грязи, по оврагам полустанков,

прорвут любую линию огня». 34

Пашка открыв от изумления рот, не дыша, внимал словам новой, неслыханной им до сель песни, боясь пропустить хоть одно слово.

— «И дрогнет враг от танковой атаки,

Рубеж непроходимый будет наш.

По сотне грамм из запылённой фляги

За танк родной поднимет экипаж».

Пашка остановив на ней взгляд, неосознанно шевелил губами, повторяя про себя такие заворожившие его слова. Андрей, ухватившись за борт, тоже с огромным удовольствием слушал, и перед его глазами снова вставали картины совсем недавнего боя, лязг гусениц, звон выскакивающих пустых дымящихся гильз, и грохот выстрелов.

— «…А танк, он не за звёзды на мундире,

Под Прохоровкой ранен был в бою,

Спасибо тебе, Т-34

За боевую молодость мою.

Приказ получен, с песней под тальянку,

Танкистам, эх, закат или рассвет,

Ведь поле боя держится на танках,

И по-другому не бывает, нет».

Песня закончилась, и Агния, улыбаясь, смотрела на танкиста. Пашка с силой хлопнул себя по колену:

— А ведь я знал! Я знал! Что есть ТАКАЯ песня! Должна была быть! Про танкистов! А то как же?! Танкисты есть, а песни нету, так что ли?!

И бросился к Андрею:

— Андрюха, выручай, ты же ахфицер! Ну не может такого быть, чтобы у тебя бумажки с карандашиком не было! Надо записать!! А то забуду!!

— Чего записать-то? Песню?

— Да, да!! Это ж такая песня! Я же её разучу! Мне ж экипаж новый дадут! Все будем петь!

— Да нету у меня бумажки, Паша, и карандашик в самолёте остался…

— Эх, жалость, так жалость! Ну как же… как же… забуду же, как там: под Прохоровкой ранен был в бою, … за молодую молодость в бою, чёрт, как там, забыл уже! Пичуга, давай напой уже ещё разок, мне надо выучить! Пой!

— Паша, да не колготись ты, на, держи! — она сунула ему в руку появившийся у неё в руке сложенный вчетверо листок бумаги, — это текст.

Пашка трясущимися руками развернул листок и изумлённо уставился в него: там ровными печатными строчками был написан текст только что спетой песни.

— Это тебе на память, Павел Иваныч. Учи, и пой на здоровье. И меня помни.

— Ох, Пичуга! — он растроганно обнял девушку, — запала ты мне в душу! Век не забуду! Спасибо тебе за всё! И за ножик, и за песню, и… за то, что… мы… ты… Эх, как ты тот бой провела! Песня!! Двенадцать «Пантер»! и «Тигр» в придачу! И всех в труху! Если бы не ты… то мы бы все там…

— Ой, смотрите, смотрите! — закричала Антонина протягивая руку, — вот он, фашистский аэродром! Вон, вон, смотрите, там и самолёты есть!

Все разом повернули головы по направлению её руки. Дорога, петляя, выскочила на широкое поле, в одном из углов которого виднелись несколько десятков немецких самолётов. Вернее, то, что от них осталось. Проехав ещё около сотни метров, полуторка остановилась — водитель, получивший приказ комбата, и сам понял, что это и есть тот самый аэродром.

— Твою же ж мать… — единственное, что вырвалось у Андрея, когда он увидел во всей красе открывшееся перед ним зрелище.

— Ого-го-го! — голосисто зареготал Пашка, — вот тут-то наш брат танкист повеселился! Аж душа радуется за парней! Вот это аттракцион!

Он спрыгнул на землю, и радостно осклабившись во всю ширь своей немытой физиономии, и тыкая в сторону стоянок самолётов, проорал:

— Во, во! Смотри! По этому аж два раза проехали, а вон по тому — похоже, вообще несколько раз, одна лепёшка осталась! Всмятку!!

Поле представляло из себя форменное самолётное кладбище: насколько хватало глаз, оно всё было испещрено следами танковых гусениц, а в районе расположения стоянок самолётов следы располагались особенно плотно — так плотно, что в некоторых местах снег был полностью смешан с грязью и землёй. Несколько десятков Юнкерсов-88 и Фокке-Вульфов-190 лежали в виде смятых, искорёженных обломков. Какие-то самолёты стояли, припав на одно раздробленное крыло, и задрав второе в хмурое зимнее небо, какие-то стояли на обоих стойках шасси, но уткнувшись в небо приподнятым высоко носом, с переломанным пополам фюзеляжем. Оторванные хвосты валялись недалеко, метрах в трёх. И везде, там, где проехали вырвавшиеся на немецкий аэродром наши танки, везде, лежали вдавленные многотонной тяжестью в мёрзлую землю дюралевые обломки.

— Смотри, смотри, Андрюха! — радостно вопил Пашка, размахивая чёрными ручищами, — а этого говнюка фашистского наш брат, похоже, прямо на взлёте догнал! Удрать хотел, вражина! Да от наших танков разве удерёшь?!

И действительно, несколько самолётов были подавлены танками немного в стороне. Видимо, в момент, когда советские танки прорвались к аэродрому, на нём полным ходом шла боевая работа — самолёты обслуживались, заправлялись, загружался боекомплект… Какие-то самолёты выруливали на взлётку.