«Это фрагменты, обрывки ее воспоминаний, – ответила я,в то время как сердце мое буквально разрывалось. – Все они – отголоскипрошлого, и только одно относится к будущему. Только один внятный образ –желание, чтобы состоялась наша свадьба, чтобы мы были вместе. – Мой голосбыл исполнен печали, и тем не менее я спросила: – Ну что ты опять плачешь,Мариус? Она собрала воспоминания, как в саду собирают цветы, собрала их наугадиз всемирного сада, как листья, падающие в руки, и из этих воспоминаний онасвила мне гирлянду. Свадебную гирлянду. Ловушка. Душа моя не блуждала. Вовсяком случае, я так думаю. Если бы моя душа переселялась из тела в тело, топочему именно ей, такой древней, беспомощной, уже не играющей в мире никакойроли, лишенной власти, дано знать об этом? И сообщить об этом мне? Почемутолько ей?»

Я посмотрела на него. Он слушал очень внимательно и плакал.Он не стыдился этого и явно не собирался приносить извинения.

«Что ты говорил раньше? – спросила я. – Чтениемыслей не делает меня мудрее первого встречного? – Я улыбнулась. – Вэтом-то все и дело. Как же она смеялась, подводя меня к тебе. Как она хотела,чтобы я в полной мере увидела твое одиночество».

Он кивнул.

«Интересно, – продолжала я, – как она сумелазакинуть свою сеть так далеко, что поймала меня в бушующем море?»

«Через Люция, вот как. Она слышит голоса из разных земель. Онавидит то, что хочет видеть. Как-то ночью я до смерти напугал римлянина,который, видимо, узнал меня и, крадучись, пошел прочь, словно я представлял длянего опасность. Я последовал за ним, смутно понимая, что для такого чрезмерногостраха должны быть причины.

Вскоре я осознал, что ему разъедает совесть великое бремя,оно извращает все его помыслы и действия. Он пришел в ужас, что его узналжитель столицы. Он захотел уехать.

Поздно вечером при свете факела он пришел в дом одногогреческого купца, заколотил кулаками в дверь и потребовал выплаты долга затвоего отца.

Грек повторил ему то же, что и раньше: деньги будутвозвращены только твоему отцу.

На следующую ночь я опять разыскал Люция. На сей раз у грекабыл для него сюрприз. Только что военный корабль привез для него письмо твоегоотца. Это произошло, наверное, дня за четыре до твоего приезда. В письме ясноговорилось, что твой отец просит грека об одной услуге во имя гостеприимства ичести. Если услуга будет оказана, значит, все долги прощены. Письмо, сопровождающеенаправленный в Антиохию груз, все подробно объяснит. Груз придет черезнекоторое время, так как судно, на котором он находится, вынуждено будетзаходить во многие гавани. Речь шла об услуге чрезвычайной важности.

Когда твой брат увидел дату письма, он пришел в ужас. Грек,которому к этому моменту Люций донельзя надоел, хлопнул дверью перед его носом.

Не успел Люций отойти на несколько шагов от дома грека, каклицом к лицу столкнулся со мной. Конечно, он вспомнил эксцентричного Мариуса изсвоего прошлого. Я притворился, что удивлен встречей, и осведомился о тебе. Впанике он сочинил историю о том, что ты замужем и живешь в Тоскане, добавил,что сам он собирается уехать из города, и поспешно удалился. Но минутногоконтакта мне хватило, чтобы увидеть, какие показания он дал преторианскойгвардии против своей семьи – сплошная ложь, – и представить себе всепоследствия.

В следующий раз, проснувшись, я не смог его найти. Яустановил слежку за домом греков. Я мысленно взвешивал возможность навестить старикакупца и как-нибудь завязать с ним дружбу. Я думал о тебе, представлял твоелицо. Я все время вспоминал тебя, сочинял о тебе стихи. Твоего брата я большене видел и ничего о нем не слышал. Я предполагал, что он покинул Антиохию.

Потом я как-то ночью проснулся, вышел наверх, посмотрел нагород и увидел, что он охвачен огнем.

Германик умер, так и не отказавшись от обвинений, что егоотравил Пизон.

Добравшись до дома греческого купца, я увидел, что он сгорелдотла. Твоего брата нигде не было видно. И я решил, что все они погибли – итвой брат, и семья греческого купца.

Все последующие ночи я искал хоть какие-то следы Люция. Японятия не имел, что ты здесь, но был одержим стремлением к тебе. Я старалсянапомнить себе, что если стану оплакивать каждую связь моей смертной жизни, тосойду с ума задолго до того, как узнаю у царя и царицы хоть что-нибудь о своихспособностях.

Как-то ранним вечером я оказался в книжной лавке, и вслед замной туда проскользнул жрец. Он указал на тебя. Ты стояла на Форуме, а философс учениками произносили прощальные речи. Я был так близко!

Меня настолько захлестнула любовь, что я даже не слушалжреца, пока не осознал, что он, показывая на тебя, рассказывает о каких-тостранных снах. Он говорил, что только я могу связать все воедино. Они имелиотношение к кровавому убийце, недавно появившемуся в Антиохии. Для меня этотслучай не был столь уж редким. Я и раньше убивал тех, кто пьет кровь. А потомупоклялся поймать и этого.

Затем я увидел Люция. Я видел, как вы подошли друг к другу.Мои новые глаза, глаза того, кто пьет кровь, едва не ослепли от видения егозлости и грехов. С большого расстояния я отчетливо слышал твои слова, но недвигался, пока ты не оказалась в безопасности, подальше от него.

Я хотел убить его сразу, но мне показалось, что будет мудреепоследовать за тобой, войти в храм и оставаться рядом. Я не был уверен в своемправе убить ради тебя твоего брата – в том, что ты этого хочешь. До тех порпока не рассказал тебе, что он виновен. Тогда я понял, как ты хочешь с ним расправиться.

Конечно, я и понятия не имел, насколько ты умна, не знал,что дар красноречия и логики никуда не исчез. Но ты появилась в храме,соображая в три раза быстрее, чем любой из присутствующих смертных, взвешиваякаждый вопрос со всех сторон, и разумом своим превзошла всех. Затем последовалоудивительное столкновение с твоим братом, когда ты поймала его в хитроумносплетенную из чистой правды сеть, вовлекла в свою смертоносную интригу трехвоинов и разделалась со злодеем на месте, даже к нему не прикоснувшись. –Он помолчал и добавил: – В Риме, много лет назад, я следил за тобой. Тебе былошестнадцать лет. Я помню твою первую свадьбу. Твой отец отвел меня в сторону иочень доброжелательно сказал «Мариус, твоя судьба – быть историком-бродягой». Яне осмелился тогда высказать собственное мнение о твоем муже.

А теперь ты приехала в Антиохию, и в своей, как ты незамедлишь отметить, эгоцентричной манере я решил: если для меня и созданакакая-то женщина, то эта женщина – ты. Покидая тебя утром, я знал, что долженкак-то вывезти Мать и Отца из Антиохии, спрятать их подальше, а потомуничтожить то чудовище. И только тогда я смогу благополучно тебя оставить».

«Благополучно бросить», – поправила его я.

«Ты меня обвиняешь?»