Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец появился Мак и сообщил прямо от дверей:
– Немного лучше, кузина.
– Слава богу! – воскликнула Роза, разжав стиснутые ладони. А потом, увидев на свету, какой Мак измученный, мокрый и голодный, добавила тоном, который сам по себе служил успокоительным: – Бедняжка, как же ты устал! Иди сюда, я устрою тебя поудобнее.
– Я шел домой немного освежиться, но должен вернуться через час. Мама заняла мое место, чтобы я слегка передохнул, – дядя отказывается отходить от его постели.
– Не ходи домой: если тетя у Чарли, чего тебе там делать? Ступай к дяде в комнату, освежись, а потом возвращайся, я напою тебя чаем. Ну пожалуйста, пожалуйста! Это единственное, чем я могу помочь, а сидеть без дела просто невыносимо!
Из последних слов стало ясно, как она измучилась, и Мак тут же подчинился, тем более что и утешаться, и утешать оказалось очень кстати. Когда он вернулся, явно взбодрившись, перед столом стоял изящно накрытый чайный столик, а Роза вышла кузену навстречу, щедро опрыскала его одеколоном и, чуть улыбнувшись, произнесла:
– Я не выношу запаха эфира, он напоминает об очень странных вещах.
– Какие непостижимые существа женщины! Арчи сказал, что ты выслушала новости как настоящая героиня, а теперь бледнеешь от дурного запаха. Совершенно необъяснимо, – призадумался Мак, покорно подставляясь под ароматный душ.
– Согласна, но я целый день воображала себе всякие ужасы, вот и разнервничалась. Давай не будем про это говорить, просто выпьем чаю.
– Еще одна непостижимая вещь. Для вас чай – панацея от всех людских бед, притом что он совершенно не насыщает. Я бы с куда большим удовольствием выпил стакан молока, – заметил Мак, садясь в креслице и вытягивая ноги к огню.
Роза принесла кузену молока и заставила его поесть; а потом, когда он устало прикрыл глаза, села за пианино и, поскольку петь ей совсем не хотелось, негромко наигрывала, пока Мак не задремал. Однако, как только часы пробили шесть, он вскочил и направился к двери.
– Это его подарок. Возьми с собой, надуши ему волосы. Ему нравится запах, а мне так хочется хоть чем-то помочь, – сказала Роза, опуская изящный флакончик Маку в карман с таким просительным видом, что ему и в голову не пришло посмеяться над этой чисто женской просьбой.
– Я ему все скажу. Что я еще могу для тебя сделать, кузина? – спросил Мак, пожимая холодную ладошку, только что так ловко подававшую ему чай.
– Только одно: пообещай, что, если произойдут перемены, ты сразу пошлешь за мной, в любое время. Я должна с ним попрощаться.
– Я сам за тобой приду. Но уверяю тебя, Роза, сегодня ты можешь спать спокойно, и я очень надеюсь утром принести тебе добрые новости.
– Спасибо! Приходи пораньше – мне так хочется поскорее его увидеть! Я обещаю держать себя в руках и уверена, что мой визит ему ничуточки не повредит.
– Этого я и не боюсь. Едва он обрел дар речи, он первым делом сказал: «Розе сообщите помягче», а когда я уходил, он догадался, куда я направляюсь, и попытался в своем старом духе послать воздушный поцелуй.
Мак думал, Розу обрадует, что Чарли про нее помнит, но внезапная мысль о том, что она, возможно, никогда больше не увидит такого знакомого жеста, стала последней каплей, переполнившей измученное сердечко, – и «героиня» осела к ногам Мака и разрыдалась столь бурно, что он даже испугался. Мак отвел кузину на диван и постарался утешить, но как только первый пароксизм прошел, она подняла глаза и проговорила ровным голосом, хотя по щекам и катились крупные капли:
– Позволь мне выплакаться, мне это необходимо, потом станет лучше. А сам ступай к Чарли и скажи, что я от всей души желаю ему спокойной ночи.
– Конечно! – И Мак зашагал прочь, в очередной раз удивляясь силе и слабости женского пола.
Та ночь стала самой длинной в Розиной жизни, а утром ее посетила радость в форме короткого послания: «Ему лучше. Готовься прийти через какое-то время». Тут и бабушка Биби забыла про свой радикулит и поднялась с постели; тетя Сара, пришедшая побеседовать с родственницами, сняла черный чепец, будто он сейчас выглядел неуместно, а Роза приготовилась идти к кузену, чтобы сказать ему не «до свидания», а «с возвращением!».
Ожидание оказалось долгим – до самого полудня не было никаких известий, а потом появился дядя, и, лишь взглянув ему в лицо, Роза затрепетала.
– Я решил сам зайти за своей девочкой; идти нужно немедленно, – сказал дядя, и Роза поспешила ему навстречу, держа в руке шляпку.
– Я готова, сэр. – Вот только руки ее дрожали, когда она завязывала ленты, а глаза неотрывно смотрели в лицо, на котором читалось нежное сострадание.
Дядя посадил ее в экипаж и, пока они катили в гору, произнес со спокойной прямотой, способной унять тревогу лучше любых проявлений сочувствия:
– Чарли хуже. Я этого боялся, когда утром боль так резко отступила, но основные повреждения у него внутренние, сказать, как все обстоит на самом деле, невозможно. Сам он уверен, что пошел на поправку, но, боюсь, скоро все переменится: он лишится чувств и потихоньку уйдет, уже не страдая. Ты должна с ним повидаться, потому что он очень этого хочет, а повредить ему уже невозможно. Дитя мое, будет очень тяжко, но мы все должны помочь друг другу это вынести.
Роза попыталась храбро ответить: «Да, дядя», но слова не шли, она лишь просунула ладошку в его ладонь с видом безмолвной покорности судьбе. Он опустил ее голову себе на плечо и продолжал говорить таким спокойным тоном, что, не видя, как осунулось его лицо за ночь и два дня непрерывного бдения, можно было бы счесть его бесчувственным.
– Джесси пошла домой передохнуть, а Джейн сидит с бедняжкой Кларой – та наконец заснула. Я послал за Стивом и другими мальчиками. У них еще будет возможность попрощаться, а сам он очень хочет видеть тебя, вот я и решил, что нужно тебя привести, пока не иссяк этот временный прилив сил. Я сказал ему, как обстоят дела, но он мне не верит. Спросит тебя – отвечай честно и попытайся по мере