Подумав о сотнях обозов, запряженных перерожденными лошадьми и собаками, которые развозят еду и припасы по ортайским селениям, Шадек едва не рассмеялся вслух.

– Но ты мне веришь? – с надеждой спросила Бивилка. – Веришь, что я видела эту старуху? Что слышу эту мелодию, ощущаю эти истечения и чувствую драконью сущность, если закрою глаза, и все это страшно, и все – никак не объяснить?

– Конечно, верю, – рассеянно ответил Шадек и взъерошил волосы магички, извиняясь за свои посторонние мысли, – я никогда не сомневался, что ты рано или поздно свихнешься со своим искательским уклоном. Но, – он поднял палец, – еще я всегда говорил, что друзей бросать нельзя, даже если у них напрочь чердак унесло. Так что можешь на меня рассчитывать, поганка. Куда б тебя ни забросила эта твоя свихнутость.

* * *

Недричанские призорцы стали проявлять себя во второй день пути. По заснеженным равнинам сновали лохматые бурые силуэты размером с крысу, но двуногие. Они бросались под повозку, путались под брюхами собак, норовили цапнуть их за лапы и сбить с шага, но в конце концов отставали, разочарованные.

– Полевики, – с удовольствием отметил Гасталла, – обычных животных шугнули бы. Кто-то еще недоволен, что у нас животные не обычные?

Никто не отозвался.

Потом стали появляться и другие призорцы, слившиеся с природными сущностями, – слова Гон-Ги, которому никто не поверил, подтвердились. И старшие маги переглядывались тревожно и хмуро, потому что Гон-Гу спросили еще кое о чем, но ответ его не пересказали Бивилке.

– Драконова Чаша? – буркнул он тогда. – Да вы рехнутые. Нет никакой Чаши. Байки. Не видел ее никто.

Правда, направление «баек» орк указывал то же, что выбрала Бивилка – северо-западное. И соглашался, что где-то спящие драконы есть. Как не быть – это ж Недра!

Переставленная на полозья телега бойко неслась по плотному снежному покрывалу, а следом за ней неслись яркие голубые потоки воздуха и плотные синие вихри снежинок. Под снегом, у самой земли тоже что-то происходило, как будто бригада бессонных кротов неустанно поспешала за повозкой.

Шадек терзал бузуку, все стараясь уловить обрывки грустной мелодии, которую почти слышал, но никак не мог разобрать. Он раздражался и отчаивался, сердито дергал бузуку за струны, как будто она была в чем-то виновата, – но не бросал попыток.

Бивилка уверенно указывала дорогу, а в остальном была тише мыши, почти все время проводила, привалившись к тележному борту и прикрыв глаза. Мало ела, мало двигалась, плохо засыпала и вылезала из-под одеяла, стоило только небу посветлеть. Старшие маги не решались пускаться в расспросы – боялись нарушить сосредоточенность Бивилки, хотя в этой сосредоточенности она все больше походила на чокнутую. Но если мир предстояло спасать ценой одного свихнувшегося искателя… Доралу было, конечно, больно за любимую ученицу – но от нее зависели судьбы еще сотни его любимых учеников и всего Идориса, по которому эти ученики были рассеяны.

А Шадек ни о чем таком не думал, просто досадовал на молчание и вялость Бивилки, на отстраненное выражение ее лица и горячечный блеск глаз.

Призорцы неустанно следовали за телегой, за день отставали, за ночь нагоняли, возились за границей магических щитов и выжидали чего-то.

На снежной равнине ни разу не встретилось живой души. О том, что местность обитаема, говорили лишь тонкие струйки дыма, несколько раз подмеченные вдалеке.

– Восхитительно, – бормотал Гасталла на вечернем привале, – просто волшебно. Столько места, столько простора – и ни одного орущего человечка. Просто ни единого. Вот куда стоит перебраться, когда все это завершится, а?

– Так ведь холодно, – возразил Шадек и тут же стал наигрывать:

Мелодия рождалась под пальцами сама собою, как бывало прежде, и сами собою вплетались в нее слова. Только с тем размеренным тягучим мотивом получался полнейший тупик, и все так же образы не облекались в слова, вертелись на краю понимания: красное небо, клейкая вода, сухой шелест, а что-то важное ускользало.

– Где ж тут холодно? – Гасталла махнул рукой. – Немногим холодней, чем в твоем Ортае нынче. Было бы холодно – ты б так не растренькался. Не-ет, места тут чудесные, свежие, просторные! Жить можно. Рыбы в реках сколько – видал вчера? Я лишь раз Хлопанцем по воде вмазал, так ее столько всплыло, что хоть ведром черпай. Раз колданул – три дня сытый ходишь! Да сухостоя на костер сколько, да ягод всяких! Вот еще ловушки на зверье приспособлюсь делать, перейму твою хитрость – и все, можете без меня возвращаться в свой Ортай. Нужен он мне больно, тот ваш Ортай или та моя Меравия. Чего я там не видел – людишек, что орут без продыху?

– А как же твоя некромантская лаборатория? – для порядка спросил Дорал. Слова Гасталлы он всерьез не принял.

– А, – тот махнул рукой, и отблеск костра подсветил красным его ладонь, – чего я, мертвяков себе не подниму для опытов? У меня вот даже реликвия осталась, хоть и разряженная.

– А как же некромантский факультет в новой Школе? – уже настороженно уточнил магистр. – Я ведь всерьез предлагаю. Хорошую Школу хочу, особенную. Такую, чтоб растить умных и счастливых магов. А для счастья что нужно? Чтобы каждый имел то, чего ему хочется, и чтобы никто никому не мешал.

Гасталла неопределенно дернул плечом. Будет ли новая Школа – это еще бабка надвое сказала, а благословенный безлюдный край – вот он, за кольцом магического щита.

– И ведь магов тут нет, – добавил Гасталла, – значит, нет и законов, которые запрещают где попало поднимать мертвяг. А что теперь будет с законами в Ортае и кто будет сочинять те законы – это еще поди знай.

Дорал и Гасталла оживленно заспорили: возможно или нет, чтобы государь вернулся в Ортай? Возможно проводить некромантские опыты в Недре? Бивилка, все это время просидевшая подле костра молчаливой тенью, поднялась и тихонько отошла. Шадек решил, что она отправилась спать в телегу, но проследил за ней взглядом и увидел, что Бивилка прошла мимо повозки к границе магического щита.

Шадек прислонил бузуку к поваленному дереву, на котором сидел, и тоже поднялся. Увлеченные спором маги не обратили на это внимания.