Магические щиты на привалах ставил Дорал. Его уклоном была оборонная магия, и щиты он колдовал непростые, серьезные. Не обычную полупрозрачную чашечку, рассчитанную на один-два удара, а плотный тугой пузырь, за пределами которого все делалось похожим на туманную дымку. Этот пузырь был способен выдержать натиск бешеного тролля и упреждал о попытках расковырять его извне.

Бивилка остановилась в двух шагах от старухи. Та спокойно стояла внутри магического щита, сквозь который никак не могла пройти, будучи незамеченной Доралом. Сегодня старуха выглядела иначе: она стала плотнее и немного выше ростом, кожа ее в слабых отсветах костра казалась серой, а уши – заметно крупнее.

Если бы Бивилка когда-нибудь видела обитателей Миров или Азугая, то поняла бы, что старуха выглядит как магонка.

– Так ты существуешь или нет? – устало спросила магичка.

– Я мыслю, – невпопад ответила старуха.

Бивилка смотрела на нее и не находила в себе сил удивляться или испытывать что-нибудь еще. С тех пор как она пыталась искать драконов по-новому, в голове ее поселился безумный хоровод ощущений, образов, запахов. Теперь она не могла сказать с уверенностью, что происходит на самом деле, а что – ее собственные домыслы или обрывки чужих эмоций, каким-то образом пробравшиеся в голову.

Такое прежде было лишь один раз – когда ей пришлось искать спятившего некроманта с реликвией, творящей иллюзии. После того случая Бивилка очень долго на дух не выносила некромантов. Пока один из них не выдернул ее из водоворота жутких картин и запахов в сожженной гижукской деревеньке, и не нашел нужные слова, и не согрел ее руки в своих больших ладонях.

С того дня в Гижуке Бивилка уже не понимала, как она относится к некромантам.

– И о чем ты мыслишь?

– Ты слишком много смотришь. Это не закончится хорошо. Синее начало не доведет до добра.

Почувствовав спиной чей-то взгляд, Бивилка обернулась. Шадек стоял в двух-трех шагах и смотрел на нее с выжидательным интересом.

– Помнишь, – магичка вспыхнула, замялась, – я говорила про… про…

– Старуху? – не понижая голоса, спросил Шадек. – Ты что, снова ее видела?

Магичка обернулась. Старухи не было.

– Но я же только что… Она снова говорила про зрение и еще что-то про синее начало. Что такое синее начало? Какое-нибудь место? Заклинание? Загадка?

– Да успокойся ты. – Шадек сунул руки в карманы куртки. – Чего ты взъерошенная такая? Как тебя унять, поганку? Давай бабочек наколдую, а? Будешь смотреть на них и радоваться вместо того, чтобы по сторонам зыркать выпученными глазами. Или златочник, хочешь? Целую клумбу! Он даже петь тебе будет, честное слово! Романсы эльфийские. Как там…

– Не надо романсы, – вздохнула Бивилка, с силой потерла щеки и собралась было шагать обратно к костру, но в последний вздох, что-то почуяв, обернулась. – А это что?

От границы магического щита вдаль уходили четкие следы обутых ног. Отчего-то они были наполнены водой, и отчего-то их хорошо было видно на белом снегу.

– Я же говорю, она была тут!

Бивилка, не задумываясь, вышла наружу и быстро пошла вдоль мокрой цепочки следов. Почти тут же ее нагнал Шадек, тоже удивленный и заинтересованный – следы он видел, в отличие от каких-то там говорящих старух.

За их спинами, в лагере под магическим щитом, сползла наземь прислоненная к поваленному стволу бузука. На глухой немузыкальный звон обернулись увлеченные спором старшие маги.

– А куда делись эти дуралеи? – удивился Гасталла.

* * *

В полусотне шагов от лагеря равнина неожиданно закончилась, дорожка из следов спустилась в ложбинку. Их хорошо было видно в снежную ясную ночь. Бивилка, на ровном месте споткнувшись обо что-то под снегом, покатилась в эту ложбинку кубарем, с писком и в вихре пушистых снежинок.

Шадек сбежал следом и остановился в недоумении.

Бивилка сидела на снегу с удивленным и блаженным выражением лица, а вокруг магички плясали снежинки. Как будто поднимаемые ветром, хотя никакого ветра не было, они вихрились и густели, и из разрозненных снежных мазков вырисовывались фигуры. Вот птичье крыло, лосиные рога, приземистое дерево – они проявлялись на вздох и тут же распадались, составляя другие картины, и все плотнее обступали магичку. Морда барсука, огромная шишка, чей-то пушистый хвост, гроздь ягод… Бивилка зачарованно следила за ослепительным хороводом.

Шадек хотел подойти к ней – и не смог: трудолюбивые снежинки успели замести его ноги по щиколотку.

– Эй, поганка! – Маг попробовал вытащить ногу, но снег оказался вязким и тяжелым, как мокрый песок. – Поганка, приди в себя!

Бивилка сидела и улыбалась, глядя, как все плотнее обступают ее снежные фигуры.

– Твою призорскую мать, – с чувством сказал Шадек и бросил себе под ноги огненную Сеть.

Снег тихо взвизгнул, и маг рывком освободил одну ногу, зато вторую облепило так, что от наваливавшейся тяжести даже больно стало. Шадек уже почти не видел Бивилку, так плотно обступили ее снежные фигуры – лишь когда они меняли очертания, можно было рассмотреть по-детски восторженное, зачарованное лицо магички.

Снова выругавшись, Шадек бросил Сеть в эти фигуры. Она не долетела, упала на снег и с укоризненным шипением истаяла. Веер голубых клинков рассек белый хоровод на пару вздохов, потом он собрался снова. Молнийка снежинкам не понравилась уже всерьез – размеренная пляска сбилась, фигуры рассыпались и не собрались снова, теперь вокруг магички вертелись бесформенные плотные вихри.

Шадек бросил себе под ноги еще одну Сеть, освободил вторую ногу и рванулся к этому снежному безобразию, воинственно вопя, – и тут на затылок ему упало что-то лохматое и тяжелое. Маг оступился, выругался, попытался нащупать это тяжелое – и не смог, а оно вцепилось ему в виски острыми когтями, истошно визжа, дергаясь, срывая кожу. Перед глазами вспыхнуло, голову ожгло, и почти сразу стало мокро и горячо щекам, а потом – шее.

Шадек мотал головой, пытаясь сбросить с себя когтистую дрянь, хватал то воздух у своего затылка, то собственные волосы, а когти впивались все сильнее, в ушах шумело, издевательски вились в танце снежные вихри.

– Да что ж это такое!

Мимо обалдевшего мага пронесся огромный напитанный молниями шар, врезался в белый хоровод перед Бивилкой. Молнийки растеклись по вихрям, высветили каждую снежинку. Запахло паленой шерстью.

– На полвздоха нельзя одних оставить!

Дохнуло горячим воздухом, и лохматая тяжесть на затылке исчезла.