– Класс какой! – восхитился его собеседник. – Даже жалко, что это не я придумал. Мне бы тоже отлично зашло. А почему вы больше так не катаетесь? Настолько много работы? И забить нельзя?

– Работы, кстати, действительно до фига, – согласился Эдо. – Я еще даже толком не вспомнил, кем был и чем занимался до того, как сгинул. Мне бы, по-хорошему, переучиться всему с нуля. Но моя прежняя карьера как-то сама на меня напрыгнула, и понеслось – хочешь не хочешь, а надо, давай! Не приходя в сознание, подписался вести курс новейшей истории искусств Другой Стороны; ну, мне, справедливости ради, и правда есть, что на эту тему рассказать. Это два дня в неделю, плюс дополнительно публичные лекции по пятницам, плюс время на подготовку, плюс я примерно о том же одновременно две книги пишу, для студентов и для широкой аудитории. Я, как внезапно выяснилось, на эту тему уже много чего в свое время понаписал. Перечитал и чуть со стыда не сгорел. Такой был наивный зайчик. Но, конечно, считал себя выдающимся знатоком, который все понимает. И даже Все Понимает – с заглавных букв. Теперь хочешь не хочешь, надо эти грехи замаливать. То есть что-нибудь осмысленное написать… Но дело не в этом, конечно. Лекции я бы спокойно подвинул, мне бы слова дурного никто не сказал, а книги и в разъездах можно понемногу долбать. Просто мне же нельзя выезжать за пределы граничного города…

– Как – нельзя? – опешил Иоганн-Георг. – С какого вдруг перепугу вам чего-то нельзя? Вы же теперь что-то вроде покойника, только в хорошем смысле. Я имею в виду, все самое страшное с вами уже благополучно случилось, и бояться вам больше нечего. Нечего стало терять!

– Я тоже так думал, – кивнул Эдо. – Но все наши – Ханна-Лора, Кара и остальные – натурально встали стеной. Они просто не знают, что со мной может случиться. Нет прецедентов. Никогда еще такого не было, чтобы кто-то только наполовину вернулся домой. Может, забуду все, что успело со мной с декабря случиться, и то немногое, что начал вспоминать? А может, вообще перестану быть Эдо Лангом, который с любым набором воспоминаний хоть сколько-нибудь, да я? Стану, к примеру, Фердинандом, владельцем компании электротехнического оборудования? Или бомжом Донатасом, только что пропившим найденный в парке чужой пиджак. Или певицей Аленой, собравшейся наняться на круизный корабль, – да мало ли вариантов… Ну или просто помру, к чертям, на границе города. Есть и такая безумная версия, будто при повторном пересечении эта долбаная граница – чистый яд.

– Они там все с дуба рухнули?

– Я этот вопрос задавал, – невольно улыбнулся Эдо. – И получил ответ: мы-то, может, и рухнули, а все равно не надо тебе рисковать, пока точно не выясним – вот интересно, как они собираются выяснять? Десять лет экспериментов на лабораторных мышах и лягушках? Я бы, пожалуй, забил на запрет, не настолько я законопослушный. Но Тони Куртейн, к сожалению, тоже верит во всю эту ерунду. А на него забить гораздо сложнее, чем на весь наш Граничный отдел. Я когда-то по-свински с ним поступил. Страшно разозлился на полную, в сущности, ерунду, смертельно обиделся и уехал из граничного города, типа на своей шкуре попробовать, каково это – сгинуть на Другой Стороне, а на самом деле, чтобы он потом всю жизнь себя проклинал, пока я тут с новой судьбой развлекаюсь. И вышло по-моему. Всю, не всю, но ее солидный кусок Тони на это угрохал. Месть удалась. Я победил, и мне это не понравилось. Ни о чем не жалею, но конкретно этот эпизод, если бы мог, отменил. Поэтому когда Тони попросил меня больше не делать резких движений, я ему обещал.

– Ну и зря, – сказал Иоганн-Георг так сердито, словно Эдо не себя, а его связал по рукам и ногам ненужными обязательствами. – Выдумали себе на ровном месте какое-то нелепое покаяние. Зачем оно вам?

– Выдумал, – согласился Эдо. – Потому что проще выдумать нелепое покаяние, чем признаться себе, что я сам боюсь до усрачки заново все потерять.

Сказал и сам удивился – тому, что это чистая правда. А еще больше – тому, что прежде этой правды не осознавал.

– Принято, – кивнул его собеседник. – Но почему вам всем отказала элементарная логика, все равно, хоть убейте, не понимаю. Вы же теперь технически, то есть физически – человек Другой Стороны. Не будь это так жили бы спокойно дома, не превращаясь там в Незваную Тень. В вашем нынешнем положении есть свои недостатки, но и преимущества тоже есть. Самое главное заключается в том, что люди, рожденные на Другой Стороне, могут спокойно, ничем не рискуя, пересекать городскую черту хоть триста раз в день. И ездят, куда захотят, а потом возвращаются. Ну и зачем держать вас практически под домашним арестом, раз так? Вы сами – ладно, лицо заинтересованное. Изнутри ситуации всегда бывает непросто объективно рассуждать. И с Тони Куртейном тоже понятно все. Но Кара-то, Кара! Чем она думала? У нее же самая светлая голова по обе стороны нашей границы. И умная, как примерно десяток моих.

– Ну так Кара тоже заинтересованное лицо. Она же тогда меня отпустила. Не стала силой задерживать, хотя, по идее, могла. И даже была обязана. Зная ее, уверен, что особо не горевала, у Кары к таким вещам здравый подход – делай что хочешь, и будь что будет, только учти, что будет оно не с кем-нибудь, а с тобой. Но когда я вернулся и начались проблемы, Кара приняла их очень уж близко к сердцу. Ближе, чем обычную рабочую ситуацию, я имею в виду.

– Все с вами со всеми ясно, – усмехнулся Иоганн-Георг. – У всех сердце, нервы, тревоги, привязанности, раскаяние, долг, дурные предчувствия и другие возвышенные эмоции, а нюхательной соли не подвезли. Говорю же, нежные эльфы. Один я суровый логик, без пяти минут Аристотель. Ладно. Хотите, прямо сейчас закроем этот вопрос?

– И как мы его закроем? – спросил Эдо. Голос при этом предательски дрогнул, потому что он уже догадывался как.

Тот отдал ему свой почти полный бокал. Сказал:

– Допивайте, вам сейчас не помешает легкий наркоз. Заодно, если верить народной примете, мои мысли узнаете. Все полторы. А мне больше нельзя, я за рулем.

– За каким вы рулем?

– Вероятно, за круглым. Надеюсь, ничего принципиально нового в последние годы не изобрели. Не переживайте, я когда-то отлично водил. Не думаю, что успел разучиться. И трезвый, как задница, сами видите, едва пригубил.

Он оглядывался по сторонам с таким хозяйским видом, что Эдо, обреченно вздохнув, сказал:

– У меня в телефоне есть специальное приложение для аренды автомобилей. Сейчас закажу машину, не надо ничего угонять.

Иоганн-Георг рассмеялся, страшно довольный:

– Это вы вовремя вспомнили. Значит, сегодня обойдемся без уголовщины. Ну ничего, наверстаем в следующий раз.

От восторга, решимости, ужаса – что я делаю? почему согласился? совсем дурак? – и бутылки вина, выпитой почти в одиночку, Эдо мало что соображал. То есть машину он, с грехом пополам попадая в телефонные клавиши, все-таки заказал и даже нашел почти сразу, хотя она стояла в настолько неочевидном месте, что долго можно было в переулках блуждать. Сел на пассажирское сиденье, пристегнулся, и на этом его интеллектуальная жизнь окончательно завершилась. И началась просто жизнь. Непривычно легкая, немыслимо безответственная, возможно даже счастливая, этого Эдо пока не понимал. И при этом такая страшная, что ему хотелось орать дурным голосом, как в детстве на ярмарке в Павильоне Ночных Кошмаров. Но он, разумеется, не орал, а мужественно курил в окно. Пытался вообразить, как все будет, когда автомобиль пересечет городскую черту. Если, предположим, я действительно все забуду, что начну вместо этого помнить? Кем стану? И как эту загадочную поездку с незнакомцем себе объясню? Или он просто исчезнет, окажется где-нибудь у себя дома и потом даже не вспомнит этот эпизод? Говорят, подобные случаи уже бывали, когда кто-то из наших, решив схитрить, покидал граничный город со спутником. Но этот-то, что бы ни заливал о приступах человечности, все-таки мистическое явление. По идее, не должен исчезать, пока сам не захочет… Или наоборот?