– Нам туда, – сказал Томас.

Здесь было светлее, чем внизу, на земле, – почти как днем.

– А разве уже не ночь? – удивилась я.

– Ночь, – ответил Томас. – Но на Олимпе не бывает ночи. Всегда день. Я читал, облака здесь как-то по-особенному отражают свет…

За холмами, далеко за небоскребом, похоже, только закатилось солнце. И небо над зданием отливало розовым.

Неожиданно перед нами неизвестно откуда появились двое дородных детин футов семи ростом, в доспехах каких-то несерьезно-нелепых: они сияли, как золотые, все были в разноцветных камешках и еще по низу и по рукавам украшены перьями. Ой, да это же вовсе не детины-мужчины! Это же тетки – в доспехах!

– Оры, – тихо произнес Томас.

Оры не рявкнули «Стоять!», или «Ваш пропуск!», или «Катитесь вон отсюда, мерзавцы!», они пропели оперным сопрано:

– Оставьте ваше транспортное средство здесь.

Томас кивнул, слез с тележки и помог спуститься нам.

– Мы пешком туда потащимся? – завопила Вивиан.

– Да, – только и ответил Томас.

И пошел вперед по направлению к домикам. Я направилась за ним. Каблуки вкапывались в землю при каждом шаге, я сняла туфли и взяла их в руки. Ух ты! Травка была мягкой-премягкой, а земля – будто прогретой солнцем.

Вивиан туфли не сняла, а потому тащилась позади, с трудом переставляя ноги.

– Почему нас даже не спросили, к кому мы, кто мы и все такое? – удивлялась я.

– А чего и кого им бояться? Они же боги, – сказал Томас.

– А налоговая? – предположила я.

– Думаешь, боги платят налоги? – сказал Томас.

– Ну… А что – не платят?

– А какому государству они, по-твоему, должны их платить?

– Не знаю. Какому захочется.

– Думаю, им не хочется, – сказал Томас.

– Значит, они несознательные, – сказала я.

– Еще какие несознательные, – вдруг отозвалась Вивиан.

– И потом, – сказал Томас. – Налоговой сюда никак не забраться.

Мы поравнялись с домиком, возле которого сушилось белье на веревке. Один конец веревки был привязан к опоре крыльца, другой – к покосившемуся столбику с большим табло из фанеры.

Сушились две простыни, две наволочки и штук сто носков. Причем все они были полосатые. А когда мы приблизились, то увидели, что все они еще и дырявые – да не просто, а прямо-таки изодраны в клочья!

– Хм, забавно, – сказал Томас. – И кто этот любитель дырявых полосатых носков?

На табличке аккуратно, с завитушками, было написано: «Кыш. Носки мои». И все. Даже без подписи.

– Это кентавр Хирон, – сказала Вивиан. – Старый идиот. Он натягивает носки на копыта.

– Да?! – поразилась я. (Теперь понятно, почему они такие рваные!) – Но зачем?

– Для красоты, – пренебрежительно пожала плечами Вивиан.

– А может, у него копыта мерзнут, – предположила я.

– Или скользят по мрамору, – улыбнулся Томас.

– И где здесь мрамор? – развела я руками, показывая, что вокруг травка-муравка – вполне даже подходящая для копыт поверхность.

– Там, – кратко сказал Томас, показав рукой на небоскреб.

Который, между прочим, не приблизился ни на метр. Сколько же до него топать?!

– Кто пустит лошадь в здание? – сказала я.

– Кентавры – не лошади, они полулюди-полулошади, – сообщил Томас.

– Все равно, – сказала я.

– А ходят они туда на работу, – сказал Томас.

Так вот почему вокруг ни души! Все на работе в этом небоскребе.

Эту догадку я высказала вслух.

– Нет, – сказал Томас. – У греческих богов ненормированный рабочий день, то есть они приходят на работу в разное время…

– Да, – подтвердила Вивиан и добавила сердито: – Некоторым достаточно заглянуть туда минуты на три, а некоторые работают целыми сутками, ждешь их, ждешь дома, как дура…

Это она, видимо, о чем-то о своем.

– У них и зарплата есть? – спросила я.

– Нет, – сказала Вивиан.

Наверное, потому, что они сами могут получить все что захотят.

– Зачем же им работать? – спросила я.

Ну вот я, например, если бы не нужны были деньги… А вы бы – тоже бросили бы все к черту, правда?

– Ради удовольствия, – ядовито произнесла Вивиан.

– Попробовали бы они не явиться, когда их босс – Зевс, – сказал Томас.

– И кому это «кыш»? – шла и рассуждала я. – Как будто кому-то нужны его носки… И не водятся же тут воры…

– Почему же, – усмехнулась Вивиан.

У Томаса один угол рта пополз вверх.

– Что? – сказала я. – Водятся?

– Если они боги, это не значит, что им чужды… э-э… пороки, – ответил Томас, а когда Вивиан оказалась немного поодаль, наклонился ко мне и сказал:

– Ходят легенды, что Гермес как-то украл у Зевса скипетр, у Ареса – меч, а у Посейдона – трезубец…

– Да ты что! – удивилась я.

– А у Аполлона – стадо коров, – улыбнулся Томас.

Мы не заметили, что Вивиан уже рядом.

– Да, тот еще проходимец, – сказала она. – И совершенно безответственный тип. Из-за него я выпала из обоймы на полгода. А это много значит в кинобизнесе, поверьте. То есть, – спохватилась она, – я счастлива, что у меня есть Петер. Но Гермес и не предупредил, что на всю беременность мне придется запереться в доме.

– Почему пришлось запереться? – спросила я.

– Потому что Петер необычный ребенок. Другие дети в животе толкаются. А полубоги – летают. Ну вот я и парила над землей. Невысоко, в нескольких дюймах, – она вздохнула. – Ощущение странное.

Мы шли по Олимпу и ели пирожки с земляникой, которые дала в дорогу Нэнси. Корзинку мы положили в ящик внутрь дивана. Когда я ее достала, ручка у нее была сломана. А пирожки остались почти целы. Только у парочки потекло земляничное варенье через продавлины. Жаль, что мы не могли остаться на ужин у Алана – он сказал, что будут какие-то интересные гости.

– Не знаешь, кого Алан ждал на ужин? – спросила я Томаса.

– Знаю, – он улыбнулся. – Своих родственников.

– А кто они у него?

– Герцоги, маркизы, графы…

Хорошо, что мы не остались. У аристократов столько условностей и манер – кто первый встает из-за стола, как положено здороваться с незнакомыми графами, всякие поклоны и экивоки, – я бы опозорилась как пить дать.

– К тому же они привидения, – договорил Томас.