— И кто из нас «грозный»? — миролюбиво усмехнулся Собачник.

Следующим утром, после двухчасовой готовки, Хоно бы точно ответил — «магистр», хотя серое жидковатое варево получилось у него неплохо, уж всяко лучше жесткой сухой рыбы. Магистр ворчал и злился, жрец то огрызался, то отшучивался, Ная наслаждалась жизнью, Хоно старался поменьше думать о ломоте в мышцах, мозолях и будущем, побольше — о том, что вокруг. Так прошло четыре дня, четыре ночи и еще полдня.

* * *

По настоянию жреца города они объезжали стороной, поэтому за все время пути от Валкана до сюда, не считая каторжников, на дороге им встретилось не больше трех десятков человек: хьор-гвардейцы, сопровождавшие экипаж почтовой службы, и две маленьких пеших группы бродяг, еще не успевших прибиться к стоянкам. В отличие от бродяг, двое вооруженных всадников в одинаковых бордовых плащах, вывернувшие из-за поворота, выглядели опасно. Сразу вспомнилось тело в сгоревшей хижине, полные непонятных намеков разговоры жреца и магистра о стычках и бандитах.

— Что это за люди? — спросила Ная у жреца. Собачник молчал и все так же ехал неспешным шагом, но по напряженной спине было заметно — ему эта встреча не нравилась.

— Государственные служащие, — негромко сказал магистр.

Когда они почти поравнялись, старший из всадников, бородатый мужчина крепкого вида, придержал взмыленную лошадь.

— Доброго дня, господа, да не потускнеет над вами свет Солнцеликого Абхе! Неужели вы не узнали меня, господин жрец?

Хак дважды коротко тявкнул. Обветренное лицо бородача покрывали крупные светлые рубцами, как бывает от перенесенной в детстве струпянки, а правая ноздрю и обе губы были рассечены напополам, отчего при улыбке обнажались до десен неровные желтые зубы.

— Да пребудет с тобой тепло его, Кеман, — выдохнул Собачник, как показалось Хоно, с большим облегчением. Расслабился и тот, кого Собачник назвал «Кеманом» — видимо, настороженность жреца от него не укрылась. Второй всадник, щуплый юноша в низко надвинутой на глаза шляпе, держался в стороне. — Сказал бы, что рад неожиданной встрече, — продолжил жрец, — но сомневаюсь, что ты просто так оказался поодаль от Дакена.

— Возможно, нам есть, о чем поговорить? — спросил Кеман с нажимом.

— Вряд ли я или мои спутники могут тебе чем-то помочь, — покачал головой Собачник. — Меня не интересует политика. Мы движемся к стоянке у Черного озера. Сантен и все остальное нам не по пути.

— В этом нет нужды — я сам возвращаюсь из Сантена, — ответил Кеман. Его рябое лицо на миг перекосило. — Последний сйорт из Дакена прилетел в мои руки с подбитым крылом. Повсюду поднимают голову фанатики. Пожар охватывает Шин: хотите вы того или нет, однажды он коснется и вас.

— Когда коснется, тогда коснется. До тех пор — это не мое дело, — возразил Собачник.

— Хьор-командор Саен вместе с войсками Милта Нодаба вскоре выдвинется в Галш подавлять мятеж.

— Галшанцам повезло, что вместо Ирга не отправили кого-нибудь другого, — ровным тоном сказал Собачник. — Я на своем месте здесь, он — там.

Кемал сокрушенно покачал головой:

— Солнцеликий вам судья. Что ж, господа… Лучше мне не интересоваться вашими именами, верно?

Хоно едва подавил желание отъехать назад, когда взгляд рябого всадника остановился на его лице.

— Раз так, то я и не стану — в память о том бочонке пива, что я задолжал вашему знакомцу. Жаль, нынче по-хорошему не гульнешь! — сказал Кеман со смешком. — У меня, в отличие от некоторых жрецов, дел достаточно, так что — доброй дороги вам! — Он тронул поводья.

Когда он проезжал мимо, Хоно постарался получше его рассмотреть, о чем сразу же пожалел. Вероятно, этот человек бандитом не был, но именно так себе Хоно их раньше и представлял.

— Скорее наоборот, — хмыкнул Собачник, когда Хоно высказал это вслух. — Тот, с кем мы обменивались любезностями — большая шишка в Верховной службе по особым поручениям и правая рука самого Крысолова-Раджевича, Кеман Карлен. Мы с ним, считай, приятели, так что забудь.

— Только он не «возвращается», а удирает из Сантена. Быстро удирает: еще чуть-чуть, и загонит лошадей, — мрачно сказал магистр. — А мы едем в противоположную сторону, поэтому скоро доподлинно узнаем — от чего он так бежит. Да?

— Раз он удирает именно по этой дороге, значит, в Приозерье все в порядке, — возразил жрец. — В центре Галша, в близи Сантена и на новом тракте — там сейчас лучше не появляться. Но нам туда и не надо.

Жрец старался держаться непринужденно, однако было заметно — встреча и разговор его обеспокоили. Даже всегда жизнерадостный пес, отзываясь на настроение хозяина, выглядел огорченным.

* * *

Дорога расходилась в три стороны. Собачник свернул направо — туда, где в засохшей грязи было больше всего следов, человеческих и лошадиных. Среди кривых и вытянутых, высоких и низких, живых и мертвых деревьев росли безликие гохно, будто бы настороженно наблюдавших за дорогой.

— Остановитесь и поднимите руки, — скомандовал Собачник.

— Это еще зачем? — недовольно спросил магистр.

— Условный знак, что мы знаем, на чью территорию едем, и едем с мирными намерениями. До стоянки еще миль десять, но в лесу наверняка выставлен дозор.

И точно — дозорных Хоно не разглядел, но уловил между деревьев какое-то движение.

— А что они будут делать, если не?…

— Возьмут нас в кольцо и отведут на стоянку. Но я предпочел бы попасть туда не в ночи под стражей, а с утра и сам. Для них это нечто вроде правил хорошего тона… Так мы скорее договоримся.

— Оставлять гостей на ночь в лесу — хороший тон? Все у бродяг через одно место, — пробурчал под нос магистр, но руки поднял.

Ная, как обычно, полезла с вопросами, и Собачник начал путанно объяснять, что к чему. По его словам выходило, что здесь очень хорошие земли: озеро с чистой водой и жирной рыбой, лес для охоты и строительства. Но Галшанские лорды когда-то давно отдали их под зимнюю стоянку одному из крупнейших кланов бродяг не без умысла: за это бродяги помогали правителям в торговле и заготовке леса. И не позволяли здесь селиться беженцам. А год назад Приозерское содружество заключило союз с другим большим бродяжьим кланом, «кланом Тихого», с которым жреца связывали какие-то давние дела, и который, по его уверению, будет рад принять беглецов.

Про то, зачем был нужен союз между бродягами и что он значил, Хоно уже не слушал — надоело, и мысли перескочили от рассказа Собачника к их долгому путешествию, подходившему к концу, и самому жрецу. Который уже раз: хоть Хоно и старался жить настоящим — сложно не думать о том, от кого зависит жизнь, тем более, если у сестренки только любопытство да ветер в голове. Ная на днях болтала про страх и тому подобное, что являлось, в понимании Хоно, совершеннейшей чушью, но все же Собачник, каким бы и кем бы он там ни был — человеком, астши, демоном, добрым, злым — вел себя странно и непоследовательно. Иногда охотно рассказывал и объяснял, даже когда его не спрашивали, причем такие вещи, которых, как подозревал Хоно, ученые — и те не знали. А иногда — отмалчивался или отсылал к магистру с самыми простыми вопросами. Частенько вообще вел себя, как слабоумный. Сегодня едва узнал давнего знакомого, хотя рябого Кемана с разрезанной губой Хоно опознал бы за сто шагов — уж очень неприятно тот выглядел. Да как вообще можно было его не узнать?