Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Всё, всё, всё! — брезгливо замахал руками сержант, испугавшись, что Федулов может возбудиться от собственного рассказа. — Меня не интересуют половые отношения кукольных зверей. Когда Степашка залезет Хрюше мобильным телефоном в жопу, тогда и поговорим. А пока туда залезли вы. И не Хрюше, а живому человеку. Точнее, уже неживому.
— Но тогда он был еще жив, — нервно уточнил Федулов.
— М-да… Был… Так… Значит, можно утверждать, что Зильберштейн…
— Зильберштерн.
— Ну да. Так… Значит, можно утверждать, что Зильберштерн был еще жив до…
— До девяти часов, — суетливо закончил за него Федулов. — Передача начинается в 20.45.
— Очень хорошо, — удовлетворенно кивнул головой капитан и внес уточнения в показания. — Ну и когда же вы поняли, что Зильберштерн откинул копыта?
Федулов невольно поморщился от грубости этого лексического оборота.
— Когда началась прощальная песня в передаче. Ну, знаете… «В сказке можно покататься на Луне» и так далеe?
— Допустим, — уклончиво согласился капитан, хотя уже давно вышел из возраста целевой аудитории «Спокойной ночи, малыши», а собственных детей еще не имел.
— Так вот, когда песня началась, Костя стал кричать: «Умираю!»
— Ага. Значит, Зильберфельд…
— Зильберштерн.
— Тьфу ты, блин! Короче! Он просил вас остановиться, однако вы, вместо того чтобы…
— Да нет же! — в отчаянии взвизгнул Федулов и тут же; смутился собственного визга. — Все не так. В садомазохизме существует понятие «стоп-слова».
— Это чё еще такое?
— Поймите, боль всегда присутствует в такого рода э-э-э… сексуальной инверсии. Это нормально. Люди кричат, стонут, умоляют пощадить. Но чтобы различить, когда человек кричит просто так, от удовольствия, потому что вошел в роль, а когда ему действительно плохо, придумывается специальное «стоп-слово», условное слово для прекращения игры. Или какое-то действие. Поэтому, когда Костя начал кричать: «Хватит! Я задыхаюсь!», я не обратил внимания.
— А какое у вас было стоп-слово?
Федулов вдруг уставился куда-то в пространство и пожал плечами:
— Хрюша.
— Хрюша?!
— Ну да, я же говорю — он любил «Спокойной ночи, малыши».
— Так что же он его не произнес?
— Он забыл! Понимаете, — снова заерзал на стуле Федулов, нервно теребя воротник своей розовой рубашки. — Он мне потом крикнул: «Я забыл слово!»
— Так что же вы не остановились, мать вашу?! — разозлился сержант.
— Так я же говорю, — застонал от непонятливости сержанта Федулов, — я думал, это просто часть игры: знаете, ну он изображает, что забыл слово, чтобы еще больше возбудиться.
— Блин! — сплюнул сержант. — Вот все у вас, пидорасов, не как у людей.
Федулов испуганно вжал голову в плечи.
— Ну хорошо, — с досадой сказал капитан, — и что дальше было?
— А дальше он начал хрипеть, видимо, я переборщил с ремнем. А потом как-то обмяк. Я точно помню этот момент, потому что по телевизору как раз запели «за день мы устали очень, скажем всем “спокойной ночи”»…
— И что?
— Ничего, я думал, он кончил — вот и обмяк.
— Тьфу! Пакость какая.
— Я ремень и отпустил. А потом телефон зазвонил.
— Который в жопе у него был?
— Да нет. Там у него был мой телефон. А зазвонил его.
— Мобильный?
— Да нет же! С его мобильного я звонил на свой мобильный, чтобы он вибрировал. А зазвонил его обычный, городской.
— И кто звонил?
— Социальная служба. Спросили, какой канал у нас включен и сколько людей его смотрят.
— А вы?
— Я сказал, что канал «Россия», а смотрят двое. Я же… я же… не знал, что уже только один.
Губы Федулова предательски задрожали, и он разрыдался, громко хлюпая носом.
— Ладно, ладно, — поморщился капитан и пододвинул Федулову свою пачку «Мальборо». — Вот. Покурите.
— Не курю, — замотал головой Федулов, шмыгая носом, — и Костик не курил. Здоровье берёг.
— М-да, — задумчиво потер переносицу капитан, — лучше бы курил.
Федулов тем временем громко высморкался в бумажный платок и успокоился.
— А кроме того, что задыхается, он еще что-то кричал?
— Ну так… Кажется, что-то типа «скоро я», «скоро я».
— Что это значит?
— Ну, в смысле… ну… «скоро я… кончу». Наверное…
— А может, не «скоро я», а «скорая!»? В смысле скорую помощь, мол, вызывай.
Федулов пожал плечами.
— Ладно, Федулов. Давайте вернемся к нашим баранам. Значит, Зильбер…
— …штерн.
— Значит, Зильберштерн обмяк, как вы говорите, а вы в это время поболтали по телефону. Что дальше?
— Я вынул из него свой мобильный, пошел в ванную, помыл телефон, сам умылся… Я ж думал, он просто заснул. Ну а потом… потом вернулся, а он все лежит. Я его начал трясти. Потом вижу, что он не дышит. Ну, тут я понял, что дело плохо. А дальше… дальше я сразу к вам.
— Сразу к нам — это вы здорово выразились, гражданин Федулов, — усмехнулся капитан. — Мы вообще-то вас два дня ловили.
— Ну да, — легко согласился Федулов, — я немного испугался.
— Так немного, что пошли и купили железнодорожный билет аж до Владивостока. И искали бы мы вас сейчас с собаками, если бы не соседка Зильберштейна.
— Зильберштерна.
— Она имела ключи от его квартиры и за деньги раз в неделю убиралась. Она-то и обнаружила труп на следующий день. Вот так-то.
На этих словах Федулов совсем сник.
— А на работе, — продолжил капитан, — вы даже больничный взяли. Только промашка вышла. Зильберштерна и вас видели в тот день в клубе, и как вы вместе уходили. Вот такая загогулина.
— Вы не понимаете, — затараторил вдруг Федулов, — я же интеллигентный человек, я испугался, то да се.
— Значит, в задницы мобильники пихать — тут вы не интеллигентный, а пугаться — тут, значит, обратно интеллигентный.
Федулов не нашел логики в этой громоздкой философеме, но решил не спорить.
— А при каких обстоятельствах и когда вы познакомились с Зильберштерном?
— Да совершенно случайно… Месяца два назад в клубе.
— Это в «Золотом папуасе»?
— Ну да. Он был в подавленном состоянии…
— Почему?
— Не знаю, — пожал плечами Федулов. — Он особо не откровенничал, да, похоже, он вообще ни с кем не откровенничал. Но знаете, когда у вас болит какое-то место, вы невольно давите на него, проверяя — ага, вот здесь болит. Потом отпускаете и смотрите — слабее болит или нет. То есть намеренно делаете себе больнее.