— Но, может быть, этот полурослик знает больше, — ответила Сенета. — Маленький народец знает много древних историй и песен. Никто не станет без причины украшать себя подобным символом.

— Никто, кроме тебя, — напомнил Дорн.

С наступлением сумерек небо затянули облака, душившие слабый лунный свет, как подушка на лице умирающего. К этому моменту в тесном подвале собралась дюжина мятежников. В помещении было душно, а настроение — накалено до предела. Нарек изо всех сил старался подзадорить мужчин и женщин. Он без остановки говорил о несправедливости по отношению к гражданам Рубежного оплота, о том, насколько могущественными могут стать мятежники, если будут держаться вместе и не сдаваться под ударами судьбы.

Дорн прекрасно знал подобные речи. По большей части их произносили какие-нибудь полководцы в ночь перед сражением, и они нужны были для того, чтобы подбодрить воинов и попрощаться с теми из них, кого не будет в их рядах на следующий день. Чем чаще человек слышал подобные высказывания, тем быстрее начинал видеть их насквозь. Судя по всему, для свиты Нарека такая речь была первой. Они заглядывали ему в рот жадно, как маленькие котята, когда сосут титьки мамы-кошки.

— Сейчас он скажет что-то вроде того, что «Настал день, когда мы заявим о своих правах. Я почти вижу нашу победу. За мной, ребята!» — сказал Дорн, обращаясь к Сенете, а стоявший рядом с ним мужчина бросил на него злобный взгляд.

Нарек поднял руки, как поступал всегда, когда хотел, чтобы слушатели сделали глупость.

— Сегодня ночью станет ясно, готовы ли мы сбросить с себя путы веры. Но одно я могу обещать вам точно: если мы потерпим поражение, Рубежный оплот запылает, и храм вместе с ним.

— Он еще более безумен, чем я предполагал, — проворчал Дорн.

Голоса стали громче. Кто-то крикнул:

— Смерть регорианам!

Другой заорал:

— Поджечь храм!

Все наперебой кричали, пытаясь подбодрить и раззадорить остальных.

Нарек велел всем сохранять спокойствие.

Дорн грубо потянул Сенету в сторону.

— Если мы сейчас выступим, ты все время будешь рядом со мной. Поняла? Я чувствую, что ничем хорошим этот мятеж не закончится. Слишком уж все распалены. Я уже видел подобные вещи и знаю, что остывание проходит только через пот и кровь. И мне хотелось бы, чтобы сегодня ночью пролилась не наша кровь.

Похоже, Сенета постепенно начинала понимать опасения Дорна. Они ввязались во что-то такое, что обрело самостоятельность и перестало поддаваться контролю. Она кивнула.

— Хватит нам сидеть в подвале, словно крысы. Сегодня ночью мы заявим о своем праве на улицах этого города, — провозгласил Нарек. — Мы объединим наши силы на старом ремесленном рынке, получим хорошее оружие. Потом никто не осмелится встать у нас на пути. Настало время навеки стряхнуть ярмо регориан. На рынок, говорю я вам!

После этого возгласа толпа пришла в движение и по узкой лестнице стала подниматься на улицу. Толчея была ужасная, некоторых шедших сзади толкали, они падали с лестницы без поручней. Но внизу их ждали новые тычки и удары локтями — от озлобленных соратников.

Дорн удержал Сенету, которая пыталась не потерять из вида Нарека и двух его приближенных.

— Оставь его, он никуда не денется. Лучше посмотри на людей, с которыми ты собираешься сражаться бок о бок. Они не способны даже организованно выйти из подвала. Дай им в руки оружие, и они зарежут друг друга.

— Это обычные люди, — попыталась объяснить своему спутнику Сенета, но Дорн только махнул рукой.

— Это были обычные люди, но теперь они решили ввязаться в дело, в котором ничего не смыслят. Это люди, которым ты собираешься доверять в бою. Посмотри на них — других не будет.

Взгляд Сенеты омрачился.

— Дай им шанс, — попросила она.

— Да пожалуйста, — ответил Дорн, — но регориане наверняка решат иначе.

Толпа постепенно рассасывалась, и Дорн с Сенетой вышли из подвала на улицу. Наемник по-прежнему не понимал, где они находятся, и только увидев башни Восточной стены, он наконец сориентировался. Они шли по ночным улицам, словно какая-то процессия. Ни стражи, ни регориан не было видно, и в большинстве окон уже потух свет.

Через две улицы к ним присоединилась еще одна группа повстанцев. Этот отряд численностью в почти пятьдесят человек производил не лучшее впечатление, чем те люди, с которыми шли Дорн и Сенета. Портные, паяльщики и писари выглядели не очень-то устрашающе, но крепко сжимали в руках древки своих метел, а лица выражали мрачную решимость раздавить любого противника.

Нарек и его спутники вели повстанцев через множество маленьких улочек, чтобы не проходить через Восточные ворота, поэтому они целыми и невредимыми добрались до старого ремесленного рынка. Повозки торговцев стояли настолько близко к Южной стене, что были почти не видны. Площадь была по большей части не освещена, и если никто не бил тревогу, стража по стене не ходила. Ведь как-никак, последние атаки варваров на Серое порубежье имели место триста лет назад, и со временем к другим странам тоже стали относиться спокойно. Кроме того, всю городскую стражу перебросили на север города, чтобы подавить тамошние беспорядки.

Дорн поразился тому, насколько бесшумно двигались мятежники, когда вошли на рыночную площадь. Время от времени слышалось негромкое шарканье или перешептывание двух людей. Однако он быстро понял, что не нужен большой талант, чтобы вести себя тихо, если у тебя все равно нет практически никакого оружия, а на ногах обуты обычные кожаные ботинки.

Нарек все еще вел людей. Никто не осмеливался пройти мимо него, чтобы захватить себе лучшие экземпляры из повозок. В этом было отличие между фанатичными мятежниками и наемниками. Последние были лояльны ровно до тех пор, пока могли себе это позволить, а ради хороших доспехов они готовы были даже убить.

Из полумрака вышли четыре фигуры, точнее, три с половиной, поскольку трое из них были высокими и коренастыми мужчинами, а четвертый — полуросликом. Они шли навстречу мятежникам. Один из спутников Нарека что-то прошептал своему слепому наставнику, и Нарек поднял руку в приветствии.

— Хорошо, что ты так быстро вернулся, Раф, — негромко произнес он. — И, насколько я слышал, вы сумели раздобыть оружие и доспехи. Это очень хорошо, потому что без него мы можем только окопаться в подвалах, словно крысы какие-нибудь. Пусть твои люди распределят это между моими соратниками. Я намерен заявить о нашем праве сегодня же ночью.

Раф подошел ближе, положил руку на плечо Нарека.

— Они убили Нингота, — произнес он. — Мы с моими людьми хотим не только прав. Мы жаждем мести.

— Я слышал о вашей потере. Я соболезную тебе, и мы сделаем все возможное, чтобы найти виновных.

— Я хочу заполучить не только тех, кто это сделал. Я хочу всех.

— Ты их получишь, — попытался успокоить его Нарек. — Но давай сначала поговорим о другом. Разведчик доложил, что тебя сопровождает полурослик, у которого есть символ мятежников.