все. Почему она делала то, что делала. Как стала той, кем стала. Никс. Прекрасным видением в облике женщины, за которым скрывался пленительный монстр.

Но я не согласен с ней. Она пришла в этот мир не для того, чтобы убивать людей.

– Что же? – тихо спросил я.

– Я поняла, что порой мы совершаем дурные поступки ради тех, кого любим. Я совершаю их ради матери. Ради отца. Порой даже ради самой себя.

Я ничего не сказал. Я никогда никого не любил по-настоящему, а потому мне было нечего добавить к ее наблюдению. Она шагнула ко мне, и окутавший ее туман смерти и скорби начал рассеиваться.

– Я познакомилась с доктором Дойлом на втором году обучения. Представь себе, совершенно случайно. А клиника, которую ты видел… Он живет в квартире наверху. В те времена он сдавал ее нескольким студентам в аренду. Я оказалась там, на вечеринке по случаю новоселья, и никак не могла понять, почему подвал наглухо заперт. Дверь была закрыта по меньшей мере на три замка. Парень, который проживал там, сказал, что доктор Дойл пользуется этим подвалом и что там часто бывают люди. Но он никогда не задавал вопросов, потому что аренда была слишком дешевой, чтобы придираться или высказывать недовольство, к тому же он был студентом-медиком и все равно почти не бывал дома. Любопытство взяло надо мной верх, и я решила докопаться до истины. Я договорилась о встрече с доктором Дойлом. Приехала к нему в кабинет. В настоящий врачебный кабинет, расположенный в хорошем районе города, где он работал дерматологом. В кабинете у него повсюду были фотографии жены, но когда я спросила о ней, он ответил, что она умерла два года назад. У нее случился инсульт, который привел к серьезному повреждению мозга и тяжелой инвалидности. Настолько тяжелой, что она даже не могла есть или контролировать мочевой пузырь. Я расспросила доктора о ее смерти. Понимала, что это бестактно, но все равно сделала это. Просто у меня возникло такое чувство…

– Он убил ее, – сказал я, глядя ей прямо в глаза.

Никс кивнула и бодрым шагом направилась на кухню, где принялась открывать шкафчики, достала разделочную доску, а потом вернулась к входной двери, чтобы забрать продукты.

– Я понимала, что будет непросто выудить у него правду, поэтому рассказала ему свою историю с мисс Бланшет. Уговорить его было нелегко, но, в конечном счете, он взял меня под свое крыло. Как только я закончила учебу, то сразу начала работать с ним полный рабочий день. А до тех пор я осваивала его дело. То, чем он занимался в нерабочее время. Он стремится помогать тем, кому больше нигде не могут помочь. Мы не плохие люди, Сэм.

Она взяла морковку, сельдерей, куриные бедра и бульон. Нарезала овощи и мясо, бросила все это в кастрюлю, чтобы приготовить, как я понял, куриный суп с лапшой.

– Эвтаназия в переводе с греческого означает «хорошая смерть». Ее смысл в том, чтобы попрощаться с жизнью мирно, с достоинством, на своих условиях. Но, на самом деле, суть в том, чтобы положить конец страшным мучениям. Однако мы с доктором Дойлом следуем ряду основополагающих правил, поэтому у нас совсем немного пациентов. Мы оказываем услуги таким вот мисс Бланшет во всем мире. Предоставляем медицинскую помощь и лекарства тем, кто не хочет жить в хосписе, а проводит большую часть времени дома с родными.

– И каковы ваши основополагающие правила? – спросил я, заинтригованный, и облокотился на кухонный островок между нами.

За свою жизнь я встречал много убийц, но все они были такими же, как я. Морально разложившимися и бездушными. Эгоистичными и жестокими. Все они убивали из жажды крови, а не из бескорыстных убеждений. Даже те, у кого были моральные принципы, часто их нарушали. Дело Эшлинг не имело никакого отношения к тому, чем занимался я.

– Во-первых, не вдаваясь в вопросы биоэтики, мы проводим только добровольную эвтаназию. А значит, если у нас, по какой бы то ни было причине, нет полного согласия пациента, даже если он находится в коме, то мы не будем браться за такого пациента. Во-вторых, мы берем только тех, чьи дни уже сочтены. Я имею в виду рак четвертой стадии, пациентов, которым осталось жить всего несколько недель. Но даже в этом случае мы, так сказать, не спешим перекрывать кислород. – Она поставила кастрюлю с супом на плиту и включила конфорку, погрузившись в объяснения. – Мы не отнимаем чужую жизнь. Нет. Мы делаем, так называемую, паллиативную седацию[38]. Словом, поддерживаем жизнь пациента, но в нужный момент даем мощное седативное средство до тех пор, пока он не умрет естественным путем. Подобное разрешено законом во многих странах, включая Нидерланды и Францию. Это даже не считается эвтаназией. Не совсем. Но для этих людей – для моих пациентов – это имеет огромное значение.

– И ты делаешь это у них дома, – сказал я.

– Да. – Эшлинг накрыла кастрюлю с куриным супом крышкой и вскрыла пакет с яичной лапшой. – Мы даем им возможность быть в окружении друзей и родных.

– Тогда зачем вам эта клиника?

– Как я сказала, мы стараемся продлить пациентам жизнь, насколько это возможно, с помощью лекарств и обследований.

– В День благодарения… – я замолчал.

Она привстала на носочки и отвела взгляд.

– Да. И в Хэллоуин тоже.

– Господи, Эш. – Я прижался лбом к кухонному островку, наслаждаясь его прохладой.

– Ты и впрямь мой собственный ангел смерти. – Она вздохнула. – Каждый раз, когда я делаю что-то подобное, мы с тобой оказываемся наедине. Но то были единственные два случая, когда я это делала. Клянусь.

– Ты знаешь, что у тебя могут быть серьезные неприятности? – Я поднял голову и пригвоздил ее взглядом. Конечно, она об этом знала. Эшлинг не глупа.

Она вздернула подбородок, пропустив мои слова мимо ушей.

– Киллиан и Хантер говорят, что уже несколько дней не могут с тобой связаться. Я сообразила, что к чему, и поняла, что ты заболел, но слишком горд, чтобы просить помощи, поэтому пришла тебя полечить.

– Послушай меня! – Я ударил ладонью по мраморной столешнице, потеряв терпение. – Ты можешь угодить в тюрьму. Это убийство первой степени. Умышленное, черт возьми. Даже не по неосторожности. Ты должна прекратить.

– Я знаю, что по роду деятельности ты привык, чтобы тебя слушались. – Никс положила на стол свою сумочку, достала оттуда градусник, неспешно подошла ко мне и сунула его мне под язык. – Но ты не можешь указывать мне, что делать, Монстр.

Я уставился на нее так,