– Разумеется, вам надо уехать, дорогая, – сказала Мейбл. – Вам ведь хочется вернуться в свою квартиру, хотя нам так приятно было, что вы у нас живете. Вы же знаете, что могли бы писать наверху в своей комнате. Мы были бы ничуть не против.

Кэтрин представила себе, как сидит за столиком в гостевой комнате с газовым камином, а все обитатели дома нарочито тихо, на цыпочках ходят по лестнице. Ее взгляд, несомненно, остановился бы на туалетном столике, где на голубом атласе вышиты дамы в кринолинах… Картина ее расстроила.

– Мы подумывали пригласить завтра вечером мистера Лидгейта, – с надеждой сказала Рода. – И если Дейдре позовет Дигби, а Малькольм приведет Филлис, получится симпатичный званый ужин.

– О да! – с энтузиазмом согласилась Кэтрин, поскольку ей нравились званые ужины и подготовка к ним.

Но вчера Аларик, заглянув через изгородь, пригласил ее в четверть первого в паб, а ей пришлось сказать, что у нее никак не получится, поскольку в час они всегда едят ленч и ей неловко опаздывать да еще приходить с запахом пива. Лицо у него стало совсем как у истукана с острова Пасхи, и он отвернулся, словно решил, что она не хочет идти именно с ним. Кэтрин чувствовала, что сумеет расставить все по местам, только если будет свободна и станет жить сама по себе.

– Я буду часто к вам приезжать, – сказала она на прощание Мейбл и Роде. – Но мне, честное слово, надо возвращаться в мои собственные трущобы… Вы ведь понимаете, верно?

Они сказали, что да, понимают, но позднее Рода заметила Мейбл, что никак не возьмет в толк, почему Кэтрин всегда говорит о своем жилье такими странными словами. Ведь окружить себя приятными вещами очень просто, а Кэтрин кажется хозяйственной девушкой.

Вот так Кэтрин вернулась в свою квартиру и нашла гостиную в точности такой, какой оставила: лист бумаги в пишущей машинке, чашка и чайник на столе – все не тронуто с того дня, когда она узнала о смерти Тома. Ведь она приходила только взять кое-какую одежду и ограничилась тем, что открыла дверь в гостиную и закрыла ее снова.

Но сейчас она бодро взялась за работу, включив радио, пока подметала и вытирала пыль. Передавали Брамса, «возвышенную», по сути, музыку, которая словно переносила ее хлопоты в высшую сферу, так что Кэтрин поймала себя на мысли, а вдруг есть что-то стоящее во фразе «достоинство ручного труда», в котором даже у женщин есть своя доля. Покончив с уборкой, она пошла в кипрский ресторанчик за бутылкой красного вина к ужину. Она приготовила себе жирное блюдо с большим количеством чеснока – из тех, какие не ела две недели. Позднее, глядя на себя в зеркале ванной комнаты, она заметила, что зубы у нее потемнели от вина, – так говорили про зубы королевы Елизаветы, подумалось ей.

На следующее утро, когда она за пишущей машинкой сражалась со своей «недорогой» вечеринкой, зазвонил телефон. Из трубки раздался бодрый женский голос, что называется «высшего общества», который привык давать распоряжения в дорогих универмагах «Хэрродс» или «Фортнумс».

– Вы меня не знаете, – сказал голос, – но я Джозефина Конингсби, сестра Тома Моллоу. Ваш адрес мне дала моя тетя, миссис Беддоуз, кажется, вы с ней встречались.

– Да, разумеется, мы… – Фраза Кэтрин увяла, поскольку трудно было подобрать слова для описания любопытной встречи в тот день, когда Том ее бросил.

– Послушайте, – решительно сказал голос, – мне пришло в голову, что было бы неплохо, если бы мы все встретились за ленчем.

– Все? Боюсь, я не вполне понимаю.

– О, я имела в виду, вы, я, Элейн и та другая девушка. Дейдре, так, кажется, ее зовут… Не могли бы вы ее разыскать? Я думала, мы бы могли… ну… поговорить о Томе.

– А, да, это было бы… правильно, я думаю, – с запинкой произнесла Кэтрин, поскольку сегодня все как будто не поддавалось описанию. – Когда вы хотите встретиться?

Были назначены день и место, которым оказался клуб Джозефины где-то возле Сент-Джеймс-стрит. Кэтрин ждала встречи с некоторой опаской, поскольку богатое воображение немедленно нарисовало ей всевозможные неловкости и стеснительные ситуации. Она долго разговаривала по телефону с Дейдре, главной заботой которой было, что на себя надеть. Ожидается, что она будет в черном или сером – но она никогда не носит эти цвета! – или сойдет и твидовое пальто? И нужно ли ей купить шляпку? Кэтрин считала, что не будет иметь большого значения, как они оденутся, поскольку маловероятно, что им удастся соответствовать стандарту, установленному Джозефиной и Элейн.

Когда Кэтрин и Дейдре вошли в фойе клуба, прогноз Кэтрин полностью оправдался, поскольку, едва они ступили на мягкий ковер, как к ним направились, встав с кресел, две женщины в хорошо скроенных серых костюмах, маленьких шляпках и нитках жемчуга. Унизительно, наверное, подумалось Кэтрин, что нас с Дейдре так легко узнать: обе без шляпок, в свободных твидовых жакетах и туфлях без каблука. Дейдре стянула распущенные отросшие волосы в хвост и так сильно вычернила брови, что лицо у нее казалось болезненно напряженным. Кэтрин была просто сама собой, но приложила усилия, чтобы выглядеть опрятнее обычного.

Все друг другу представились и довольно нервно сели. Элейн оказалась той из двух, что была посветлее и выглядела моложе. Заглянув за подтянутый фасад выходного костюма, Кэтрин с изумлением обнаружила, что Джозефина – точная копия Тома. Те же широко открытые серые глаза, изящный нос и милая улыбка, но ей не хватало мягкой, довольно безразличной манеры Тома. Общее впечатление странно сбивало с толку.

– Итак, как насчет шерри? – бодро спросила Джозефина, точно никаких иных напитков не существовало. – Полусухой для всех?

Поданные бокалы были благодарно схвачены. Трудно, да, вероятно, и невозможно было произнести тост, поэтому каждая сделала нерешительный глоток и поставила бокал.

– Я думала, что встретиться нам всем и поболтать – удачная мысль, – сказала Джозефина, словно начиная опасаться, что, как раз наоборот, мысль не самая удачная.

– Да, мы все любили Тома, – подхватила бремя разговора Кэтрин. – Полагаю, каждая из нас воплощает разные аспекты его жизни.

– Да. Я, разумеется, знала его дольше всех, – сказала Джозефина, – но Элейн тоже знала его с рождения. Мы вместе ходили на детские утренники, подумать только. – Она улыбнулась улыбкой Тома.

– Он всегда их ненавидел, – заметила Элейн. – Он был таким робким.

– Я знала его меньше года, – внезапно вмешалась Дейдре. – Однажды утром я сидела на факультете антропологии, а он пришел в своей синей вельветовой куртке, и мы пошли выпить… – Голос у нее пресекся, и она отвернулась.

– Перейдем в обеденный зал? – предложила Джозефина. – Вон та дверь.

Встав, они довольно чинной процессией прошествовали в просторную комнату элегантных пропорций, по стенам которой висели портреты маслом пожилых и престарелых дам. Кэтрин задумалась, кто они и что выдающегося сделали, поскольку ей было не вполне ясно назначение клуба и что, собственно, может объединять его членов. Наверное, решила она, это как-то связано с империей или политикой и уж точно тут есть нечто большее, чем ношение дорогой одежды, мехов и настоящего жемчуга и счета в лучших лондонских магазинах.