Концерт начался около семи часов вечера в башне, на чердаке с высоким потолком. Там имелась сцена, настолько тесная, что музыканты и аппаратура заняли её целиком, а Леонард не поместился и стоял перед ней. Над ним было одно из высоких узких окон, придававших чердаку сходство с часовней. Пока полсотни резидентов усаживались на стоявшие в несколько рядов складные стулья, музыканты быстро настроили звук — для этого они сыграли неиздававшуюся песню «Arms of Regina», кантри-балладу в среднем темпе с берущим за душу многоголосием. Обращаясь к аудитории, Леонард сказал: «У меня вчера был телефонный разговор — с одним доктором. Я сказал, что собираюсь прийти сюда. Он сказал: «Этим молодым психам палец в рот не клади». Сыграв несколько вступительных тактов «Bird on the Wire», Леонард прервался: «Я хочу поговорить. Меня предупредили, что вы здесь только и делаете, что разговариваете. Это безумие, и оно заразно». Похоже, это действительно было заразно: Леонард много говорил в перерывах между песнями (всего за восемьдесят минут он спел одиннадцать песен и прочитал одно стихотворение) и был откровеннее, чем на обычных концертах. Он рассказал, как постепенно заканчивался его роман с Марианной, и вспоминал обстоятельства, в которых сочинил ту или иную песню: «You Know Who I Am» «как-то связана с тем, что у меня было триста кислотных трипов», а «One of Us Cannot Be Wrong» «была написана во время отходняка от амфетаминов».

«Tonight Will Be Fine» звучит как хоудаун[98], весело и шумно, и к тому же снабжена несколькими дополнительными куплетами. Влияние Теннесси слышно и в «Suzanne»: говоря о деревянной башне Иисуса, Леонард заменил слово lonely («одинокий») на близкое по смыслу, но более типичное для кантри-песен, менее формальное lonesome. Местами Леонард пробовал альтернативные слова в песнях: например, в «Bird on the Wire» вместо I have saved all my ribbons for thee («Я сохраняю все мои ленты для тебя») он спел нечто совершенно другое: I have broken all my sorrows on thee («Я разбивал все мои печали о тебя»). Когда он сказал: «Эта песня была написана в отеле «Челси» в Нью-Йорке — там ты никогда не выходишь из лифта один», это не вызвало у аудитории никакой реакции; впрочем, до песни «Chelsea Hotel К2» и до рассказов о Дженис Джоплин ещё оставалось несколько лет.

Судя по всему, в аудитории было довольно поклонников Леонарда Коэна. Кто-то из них выкрикнул название песни «Famous Blue Raincoat». «Я не думал, что кто-то знает эту песню, — сказал Леонард, — мы играли её только на концертах. Это песня, которую я написал в Нью-Йорке, когда жил на востоке Восточной стороны — Ист-Сайда, и она о том, как делят женщин, делят мужчин, и о том, что получается, если ты держишься за человека…» Леонард не стал договаривать. Пока звучали песни, слушатели молчали, погружённые в транс. Когда музыканты остановились, им аплодировали долго и восхищённо. «Я хотел сказать, что вы — та аудитория, которую мы всегда искали, — сказал Леонард, тронутый и счастливый. — Мне ещё никогда не было так приятно

играть перед людьми». В обществе людей с проблемами в голове Леонард и его песни прозвучали естественно и уместно. В том году они выступили ещё в нескольких психиатрических клиниках, «и эти концерты, буквально каждый из них, были среди лучших концертов тура, — говорит Донован, — потому что люди так внимательно слушали, а Леонард так хорошо общался с ними».

В начале ноября 1970 года они сыграли в психиатрической больнице города Напа, одного из винодельческих центров Калифорнии. Больница располагалась в огромном здании XIX века в неоготическом стиле с прилегающей территорией в 190 акров. В Калифорнии у группы временно появилась новая бэк-вокалистка — Мишель Филлипс из группы The Mamas & the Papas*991. Буквально только что, на Хеллоуин, она вышла замуж за актёра Денниса Хоппера. Леонард, которого Хоппер считал своим другом, присутствовал на церемонии. «В общем, мы притащили Хоппера с нами в больницу, — рассказывает Билл Донован. — По дороге он закинулся кислотой». Их лимузин въехал на территорию больницы, и как раз в этот момент кислота начала действовать. Музыканты принялись расставляться, и им было хорошо видно, как в здание, где должен был состояться концерт, приводят публику. Многие из них ехали в инвалидных колясках, другие кое-как ковыляли сами. В этой больнице было много пациентов с серьёзными нарушениями, принимавших сильнодействующие медикаменты; в отдельном флигеле содержались люди, признанные невменяемыми и находившиеся на принудительном лечении по решению суда. «Когда Хоппер увидел всё это, он жутко испугался, — говорит Донован, — как будто попал в фильм «Ночь живых мертвецов». Он побежал назад к лимузину, заперся в нём и отказывался выходить». На концерте Леонард пел, играл, разговаривал с аудиторией, а потом со своей гитарой спрыгнул к зрителям, «и все, кто мог ходить, пошли за ним по комнате, по сцене…»

На больничном концерте в Монреале молодая пациентка сказала Леонарду, что она не сумасшедшая и что в больницу её упёк отец, потому что она принимала наркотики. Она умоляла помочь ей выбраться на свободу. Что-то в ней напоминало Нэнси — дочь судьи, о которой Леонард написал песню «Seems So Long Ago, Nancy». Они стали обсуждать план побега. Затея провалилась — и очень хорошо, потому что оказалось, что у девушки на самом деле было серьёзное психическое расстройство. «Случались вещи, от которых просто дух захватывало, — говорит Рон Корнелиус. — На одном концерте несколько колясочников, восемь или девять человек, решили ровно в шесть часов насрать себе в штаны. Их пришлось вывести, и они в своих грязных халатах плакали все как один, потому что музыка давала им что-то такое, чего у них никогда прежде не было. У одного парня в черепе была треугольная дырка — там пульсировал мозг, — и посреди песни он встал и заорал на Леонарда, мы даже играть перестали. Он сказал: «Ладно, ладно, ты великий поэт, великий артист, ты пришёл сюда с группой, с красивыми девочками, ты поёшь все эти красивые слова, ну а мне интересно другое, приятель: что ты думаешь обо мне?» И не успели мы опомниться, как Леонард просто спустился в зал и заключил его в объятия».

По пути на остров Уайт Леонард изучал музыкальный журнал, который дал ему Джонстон. Журнал был открыт на странице, целиком занятой рекламой его нового альбома: на фотографии Леонард, одетый в чёрную водолазку, смотрит куда-то влево, как будто пытаясь не замечать текст у своего затылка. Текст, составленный его лейблом, гласил: «У вас бывает такое чувство, что вы хотите отключиться от жизни? Удалиться от мира, чтобы некоторое время просто подумать в уединении обо всём? Обо всём. О себе. О ней. Об этом. О них. Именно так чувствует себя поэт, потому что он такой же, как все люди. Отличает поэта только то, что он тратит своё время, чтобы записать всё это на бумагу. Прекрасными словами. Леонард Коэн — очень необычный поэт, потому что он превращает свою поэзию в песни. Он сделал это на Songs of Leonard Cohen. Затем появился Songs from a Room, второй альбом Леонарда Коэна для тех людей (их становится всё больше), которые идентифицируются с ним. И с его чувствами. Но у которых нет этого редкого поэтического дара. В мире могли бы жить миллионы Леонардов Коэнов. Вы даже можете стать им тоже». Если бы Морт наладил серийное производство масок с лица Леонарда, они могли бы сколотить целое состояние. На лице Леонарда медленно появилась странная улыбка: не зря музыканты «Армии» прозвали его Капитан Мандракс.