– Ви что, с ума сошли? Эту певицу нам порекомендовал сам Сашя Лонгин!

Спустя какое-то время, будучи в Москве, Рознер прошел мимо конферансье Александра Лонгина не здороваясь.

– Эдди Игнатьевич! Что случилось? Почему вы прошли мимо меня, будто на что-то обижены?! – Лонгин не удержался от вопроса. Обернувшись, Рознер задал собственный вопрос:

– Сашя! Скажи мне, пожялуйста, а чем я тебия обидел?

– Что вы, Эдди Игнатьевич, ничем!

– А за что же ты мне тогда такое г… певицу прислал?!

Не всякая женщина – певица. Не всякая певица – женщина. В ресторане одной из провинциальных гостиниц перед взором Рознера предстала шикарная мадам… Эдди пригласил ее за свой столик, рассыпался в комплиментах и далеко не сразу понял, что он сам, как когда-то Луи Маркович, стал жертвой розыгрыша: в роли «приманки» выступил конферансье оркестра Владимир Гилевич. Актер Гилевич был выпускником Ташкентского театрально-художественного института – учебного заведения, где прошли боевую закалку Леонид Броневой, Роман Ткачук, Владимир Рецептер. Загримироваться и переодеться Гилевичу помогла Вида Вайткуте, перебравшаяся в Москву из Вильнюса.

Владимир Гилевич:

Еще в оркестре Узбекистана, когда я работал с Батыром Закировым, меня однажды нарядили и сказали – похож. И я начал разыгрывать ребят. А у Рознера, когда знали, что приходит новый музыкант, заранее готовились розыгрыши. Была преамбула, говорили – у нас девочка есть, мы тебя познакомим. Рознер поначалу был не в курсе. И вот в Горьком я в «образе» шел с Мишей Холодным и Володей Василевским. Э. И. навстречу: «Холера, пся крев, только концерт кончился, и уже идете гулять? Девочка хорошая, да? Ну ладно, приходите потом ко мне в номер». Короче, он не «угадал» меня. Но после ресторана мы зашли к Рознеру, как обещали. А ему кто-то, наверное, доложил, потому что он уже смотрел на меня другими глазами: «Холера, думаешь я сам не увидел, не узнал?

«Как мог я такую ошибку сделать!» – недоумевал Рознер, видевший Гилевича каждый день за кулисами и на сцене.

Программу мы перед каждым концертом вместе пробегали, меняли местами номера, решая, кто за кем будет выступать, – рассказывает Гилевич. – Ведь в разных городах – разный прием. В новосибирском Академгородке, в Свердловске просят джаз. В заштатных населенных пунктах – эстрадные песни. Вокалистов в программе много – Ирина Подошьян, Вида Вайткуте, Татьяна Конькова. А текст конферанса утверждался заранее: как говорится, шут с вами, товарищи, импровизируйте в музыке, но говорите по домашним заготовкам. Свобода разве что в подаче материала. Репризы писали мне Владимир Поляков, Олег Милявский, Игорь Виноградский. Милявский, сочинявший острые вещи, учил: «Меньше хохми, больше бичуй». «Царь» сортировал в самой поездке уже готовое: «Каждому городу – своя сатира».

Нина Бродская:

Рознер потрясающе чувствовал, когда, где и в каком отделении концерта нужно и можно было выпускать тот или иной номер. Это врожденное чувство артистической интуиции не подводило его. Четкое ощущение всех возможностей – до мелочей, умение правильно соизмерять силы, ориентироваться по обстановке и создавать необходимую атмосферу на сцене, при которой программа концерта всегда, при любых обстоятельствах не теряла своего настоящего, высокого художественного уровня. Он умел порой из самого заурядного артиста на сцене создать звезду, умел воздействовать на публику, как никто другой. Знал буквально всё о ней, все ее секреты. Ведь стоило Рознеру лишь появиться на сцене, как зал внезапно зажигался его присутствием. Этот человек обладал удивительным волшебством. Один его взгляд в зрительный зал мог мгновенно покорить всех зрителей. Он великолепно двигался и пританцовывал так, что публика начинала ерзать в своих креслах. Его настроение передавалось музыкантам, которые, глядя на него, перевоплощались и играли еще лучше.

«У него был такой западный лоск, всегда “на коне”, всегда за собой следил. Я многое почерпнул у него», – отмечает Гилевич.

Не отставали и коллеги. Даешь артистизм, учтивость, элегантность, обходительность! В Донецке Эгил Шварц вручил билетерше большой букет цветов – то ли поблагодарить хотел, то ли приударить. Бродская, чьи отношения с супругой Шварца – Ларисой Мондрус особенно обострились, стала невольным свидетелем, поделившись своими мыслями с другими музыкантами. И получила нагоняй от «царя».

«Видишь и слышишь, а вслух не произноси!» – Эдди употребил формулу, усвоенную еще в лагере.

Во Львове Бродская выступила в новом американском костюме с люрексом, который приобрела накануне на барахолке.

Нина Бродская и Эдди Рознер

В Кишиневе музыканты объедались свежими фруктами, рискуя лакомиться ими прямо на рынке. Последствия стали заметны на репетициях: то один, то другой, ни слова не говоря, бежал в отхожее место.

Концерты в Николаеве – удобная возможность повидаться с Ирой – младшей дочерью. Нина Бродская запомнила навсегда тот день, когда, постучавшись к дяде Эдди, неожиданно увидела маленькую гостью, сидящую рядом с «царем».

Нина Бродская:

Рознер моментально почувствовал мое волнение и поспешил нас сразу же познакомить. Ира выглядела милым, худощавым ребенком. До сих пор я была уверена, что на свете существую только я одна, предмет почти отеческой любви «царя», и не могла представить себе кого-нибудь другого на моем месте. Постепенно детская ревность поутихла. Я обратила внимание на цвет ее глаз, которые были абсолютно разными. Один зрачок был серого цвета, а другой – карий. Я виделась с Ириной несколько дней подряд.

Письмо дочери Ирине на бланке оркестра. Август 1965

Слушательский прием в Одессе в этот раз просто ошеломил. Еврейские песни, почти не звучавшие тогда на отечественной эстраде, сразили зрителя наповал. Ах, эти песни на идиш, песни далекого берлинского детства. Как-то в Казани Нине Бродской очень захотелось большую немецкую куклу с витрины универмага. Кому, как не Эдди было решить этот вопрос. Он поехал на промтоварную базу и, раздобыв для Нины искомую игрушку, напел девушке «Роженкес мит мандлех» («Изюм с миндалем»), которую слышал от матери. А когда заболел и Бродская пришла его проведать, «царь» обратился к своей солистке с просьбой спеть «Тум-балалайку», которую Нина успешно и часто исполняла в концертах. Прозвучала песня, и комок подступил к горлу. Рознер грустно посмотрел на Бродскую и сказал:

– Нинуля! Пообещай мне. Когда я умру, ты приди ко мне на могилу, но только не плачь, а приди в красивом белом платье с цветами и спой «Тум-балалайку».

В ту минуту он будто забыл свой девиз:

«Мальчик, в чем дело, мальчик? Все будет хорошо. Улыбайся! Артист должен улыбаться, даже умирая на